Первые дни

[AlexKM]

В понедельник Илья провел сына на винокурню, построенную недалеко от берега пруда немного на отшибе от двора. Показал обустроенный родник, введенный в винокурню. Поделился планами по подключению к распространению и реализации продукции людей из еврейской колонии. Во всяком , трактиры и шинки, содержащиеся евреями на дороге из Елисаветграда в Кривой Рог и Xepcoн, никуда не . Правда, в них разрешалась торговля только значительно подорожавшим пивом.
Тем временем дома готовилась одежда, , обувь. Конюх обихаживал выбранного подседельного коня, с утра отвел его к кузнецу – перековал. Проверил упряжь, что надо заменил. Уложил передние и задние переметные сумки. Подготовил вьюки. На кухне в дорогу перекус готовили – сырокопченое мясо, вяленую пластованную рыбу, армянскую бастурму и суджук, украинское сало, несколько паляныць свежеиспеченного хлеба, сумку «портошного молока». С такими запасами несколько дней прожить можно.
И вот ранним утром вторника, еще в предрассветных сумерках, Илья с сыном на бричке, с оседланными строевым конем сына и личным Ильиным конем в поводу, выехали из Медвежьего Угла по маршруту Кетрисановка- Бобринец- Елезаветград. По-хорошему, до Бобринца нужно было еще вчера в вечер выехать, переночевать у Армашова, да с утра следовать в Елисаветград, но уж очень Илье захотелось с сыном в баньке попариться. Но, как получилось – так получилось. Зато и Илья коня прижаливать не стал – до самого Бобринца спуску не давал. В Бобринце заехали к Армашову, оставили бричку, разве что вещи занесли в выделенную приказчичью комнату, зашли на кухню, похлебали постного утрешнего борща, сели на коней и ровной рысью выехали в Елисаветград, в уездное полицейское управление. Полсотни верст с небольшим – всего на 12-15 верст больше, чем Медвежьего Угла. Постарались и всадники, и , но к концу присутствия успели. Уездный исправник радушно встретил вахмистра, проявил уважение и к отцу, пригласив Илью на вручение приказа о вступлении в должность сына, в том числе зачитав все приложения: о содержании, обмундировании, и т.д. Затем, передав Илье письменное распоряжение околоточному приставу, он пожелал Илье удачной службы, спокойной дороги до Бобринца, и распрощался.
Пока отец с сыном были в уездном полицейском управлении, кони, оставленные у коновязи, успели подъесть торбы овса, насыпанные из переметных сум, и немного отдохнуть. Теперь оставалось напоить коней, и можно было потихоньку двигать в Бобринец. Но, к сожалению, больше полусотни верст верхом не лучшим образом сказались на состоянии обоих Билоусов. Спросив у городового, где находится ближайший приличный постоялый двор с хорошим трактиром и конюшней, они направили коней туда. Постоялый двор находился в одной версте от города на Херсонском шляхе. Заплатив целый рубль, отец с сыном получили приличный номер на двоих с двумя кроватями, разделенными ширмами, очень неплохой ужин с пивом, и плотный завтрак утром, а кони - места в конюшне, вдоволь сена и воды. Уставшие за день, довольные решением всех вопросов и наградой в виде полноценного отдыха, Билоусы уснули, оглашая коридор постоялого двора могучим храпом.

[AlexKM]

По современным понятиям спать легли Билоусы – как в старые времена программа «Время» закончилась, в детское время. Правда и встали – только на улице сереть стало, как, впрочем, и большинство постояльцев. Встали, оделись, умылись, спустились в трактир. Только сели на лавки за столы, шустрый половой принес большую миску (на двоих) с наваристым, на говяжьем бульоне, борщем; деревянные ложки и большую деревянную тарелку с целой паляныцей серого хлеба, ножи. Только они управились с борщем, нарезав оставшийся в миске фунтовый кусок мяса и съев его с хлебом, как половой принес две сковородки – одну с жареной крупными кусками на сале картошкой, вторую – с яичницей наверное из десятка яиц со шкварками. И вторую перемену блюд уговорили. Наконец дело дошло до пары чая с небольшой горкой мелко наколотого сахару и блюдцем с вываренными в меду грушами. Только допив практически трехлитровый чайник с кипятком, отец с сыном вышли из-за стола. Поднялись в комнату, забрали переметные сумы, седла и пошли в конюшню. Накормленные – напоенные, вычищенные кони при виде хозяев заперебирали ногами, как и не было вчерашнего пробега под сорок верст без всадника и за пятьдесят верст под всадником (а всадники нелегонькие – Илья весом за 6 пудов, да и сынок уж заматерел, в плечах почитай Илью догнал – 5 пудов без десятка фунтов, а то и более будет.
И десятка минут не прошло, как отец с сыном уже выехали на Херсонский шлях. Отдохнувшие кони, особо не напрягаясь, потрусили мерной рысью. Где-то через полчаса вдруг впереди завиднелось какое-то пыльное облако, двигающееся в попутном направлении. Подъехав поближе,увидели практически колонну из многочисленных телег, арб, кибиток. Среди этих «экипажей», где привязанные за рога, где небольшими группами, поднимая клешнятыми копытами тучи пыли, шли коровы. Вдоль дороги семенили смешанные отары коз и овец. На телегах визжали связанные свиньи, из клеток доносилось многоголосье домашней птицы. Но все это перебивалось криками людей на русском, украинском, польском, еврейском, западенском русинском, цыганском языках. И это все называлось одним словом – беженцы. Они шли как саранча - вытаптывая придорожные поля, обнося попадающиеся по пути уже практически собранные бахчи, огороды, сады, загаживая придорожные перелески, баламутя попадающиеся по пути речки, пруды и озерца, вычерпывая до дна колодцы, оставляя после себя ужас и запустение.
«А вот это, сынок, и твоя работа пришла, – сказал Илья. Давай окольными дорогами обгоним этот табор, и в Бобринец. Нельзя их в город запускать. Расползутся, как саранча, начнут попрошайничать, да магазины грабить. потом не выкуришь. Ты – к становому представляться и докладывать, да свой взвод конной стражи в ружье поднимать. А я заеду к Армашову на базу, на бричку пересяду, да в Кетрисановку к волостному, к уряднику, к Армашову, а потом домой. Сколько там семей по селам и хуторам расселить. Евреев в комунну отправить к Берштейну. Западенцев всех перепроверить, нет ли шпионов да лазутчиков, а цыган просто гнать дальше – пусть своих одноплеменников ищут, да в таборы вливаются. Взяв коней в шенкеля, отец с сыном прибавили ходу, временами переходя с рыси в галоп поскакали по одним местным жителям известным тропам в Бобринец. Там их дороги разошлись. Один с ходу завертелся в круговороте новых служебных обязанностей. Другой через Бобринец и Кетрисановку вернувшись домой, со следующего утра к своим хозяйственным заботам добавил еще и заботу об охране хутора от шаек мародеров и толп беженцев.

[Саша]

AlexKM
ладно , как пишешь. Зачитываюсь

---

[Саша]

Михалыч, СветЛанка, разрешите Вас поздравить с наступающим Новым Годом!
Счастья, здоровья, благополучия, и всего, всего, о чем мечтаете. Пусть все Ваши мечты сбываются в делах
И нас радуйте потихонечку.
Всегда отдыхаю на твоих-ваших страницах!

С Наступающим 2019 !!!

[AlexKM]

Саша
Спасибо, Саша!
И за добрые слова, и за поздравление с Новым Годом! Поздравляем и вас с Наташенькой и всех твоих чад!

[AlexKM]

О времени службы среднего брата Ивана в уездной конной страже известно мало. Во всяком случае, местным жителям вреда он не нанес, так как после Февральской революции 1917 года, когда он вернулся домой, никаких гонений со стороны местного уездного комиссара Временного правительства не было. Но то, что он честно выполнял свою работу, говорит и появившаяся на шинели еще одна анненская медаль, и то, что уездный воинский начальник направил представление к присвоению ему воинского звания подпрапорщика за выявление среди беженцев нескольких австрийских лазутчиков, исхитрившихся пройти предыдущие фильтры, поддержанное и губернским жандармским управлением.
Работы у конного стражника, судя по всему, было много, потому что известно, что в Медвежий Угол он приезжал надолго только на Рождество в 1915 году на неделю, да перед прохождением врачебной комиссии на пару дней, заодно привезя и семью из Бобринца. В итоге уже в марте 1916 года он оказался в своем полку в составе 1-й кавалерийской дивизии на Северном фронте на границе Белоруссии и Латвии. Перед Пасхой пришел приказ о присвоении звания подпрапорщика – высшего звания нижнего чина.
Боевые действия против немецких войск на Северном фронте велись не шатко не валко, характеризуюсь выражением – «бои местного значения». Перестрелки, мелкие боевые операции, направленные на улучшение позиций, тревожащие артиллерийские налеты (в которых уже активно участвовала и российская артиллерия – производство снарядов, особенно в калибрах до 42 линий включительно, уже наладили), поиски охотников, тем не менее, требовали пополнений. Держать на взводе такого опытного унтер-офицера, в таком чине, посчитали нецелесообразным, и уже с июня его перевели в резервный эскадрон старшим унтер-офицером эскадрона. Но в этой должности он пробыл недолго. В одной из вылазок был ранен начальник команды конных охотников, и хотя должность требовала офицерского звания, его перевели на нее. Командование конной разведкой открывало прямую дорогу к получению офицерских погон – поучаствовать в нескольких удачных вылазках, получить за них солдатского Георгия – и вот на плечах золотятся две звездочки корнета – первого офицерского звания в кавалерии (прапорщиков кавалерии, за исключением получивших этот чин еще в русско-японскую войну, не было). Но тут судьба закладывает крутой поворот.
Как вы знаете, Финляндия хоть и входила в состав Российской Империи, но финны в Российскую армию не призывались, и созданные в 70-х годах 19 века национальные формирования – финские стрелковые батальоны, в 1905 году были распущены из-за неблагонадежности. Тем не менее, насыщенность воинскими формированиями Финляндии была значительной, здесь находились формирования: Свеаборгской крепости (25 тыс. чел.), Выборгской крепости (10-12тыс.чел.), войска Або-Оландской укрепленной позиции (до 6,5 тыс. чел.), Выборгского укрепленного района (4 тыс. чел.) и моряки кораблей Балтийского флота, базировавшихся в военных портах в Финляндии (до 25-30 тыс. чел.). До августа 1914 года здесь был развернут 22-й армейский корпус в составе 16 стрелковых полков, в дальнейшем переброшенный на Юго -Западный фронт, и замещенный постепенно войсками второй и третьей очереди, из которых шло формирование 10-го корпуса Государственного ополчения, русские войска были введены во все прибрежные приходы Эстерботнии от Сидебю до Гамлакарлебю (Коккола). На базе этих частей в конце 1915 года был сформирован 42-й (отдельный) армейский корпус, составлявший основу русских войск в Финляндии. Учитывая, что на всей территории Финляндии отсутствовали мобильные (кавалерийские) части, если не считать нескольких малокомплектных третьеочередных казачьих полков (3 или 4 по 800 человек), напрямую подчиненных командованию Северного фронта, объединенных в 5-ю Кавказскую казачью дивизию, имевшую свою задачу. При этом население Финляндии, внешне проявляя лояльность к российским войскам, начало развивать «егерское» движение, исподволь формируя национальные дружины и направляя на боевую подготовку в Германию добровольцев (более 1500 человек), в основном шведскоязычной студенческой молодежи. В связи с этим было принято решение об усилении 42-го армейского корпуса, имевшего в своем составе только одну казачью сотню для исполнения ординарской и конвойной функций, кавалерией. Направленный из состава 1-й кавалерийской дивизии драгунский полк был прикомандирован к отделу контрразведки Северного фронта при 42-м армейском корпусе с функцией патрулирования разъездами, устройства засад и пикетов. Особые задачи были поставлены перед командами пеших и конных охотников, которым предстояло действовать совместно с таковыми же казачьих полков.
К сожалению, 5-я Кавказская казачья дивизия недолго пробыла в Финляндии. Скоро их опять направили на Кавказ, и только после Февральской революции дивизия была возвращена опять, но теперь только под Выборг. Затем дивизию отправляли под Двинск на подавление солдатских волнений. Летом дивизию направляли в Петроград на подавление большевистских выступлений, но они уже оказались подавленными тремя донскими казачьими полками. В дальнейшем дивизию рассеяли по Финляндии, в связи с чем она не смогла выступить на поддержку Корниловского мятежа. От греха подальше дивизию опять отправили на Кавказский фронт, вместо нее прислав в Финляндию 20-й Финляндский драгунский полк, полностью распропагандированный на Румынском фронте. Еще раньше, чем из Финляндии была отправлена на Кавказ 5-я Кавказская казачья дивизия, драгунский полк был возвращен в состав 4-й кавалерийской дивизии на Юго-Западный фронт. А вот охотничьи команды четырех казачьих и одного драгунского полка – около 150 сабель и 120 штыков, остались прикомандированными к отделу контрразведки Северного фронта.

[Саша]

вот охотничьи команды четырех казачьих и одного драгунского полка – около 150 сабель и 120 штыков, остались прикомандированными к отделу контрразведки Северного фронта.

Спецназ был и при царе батюшке

[AlexKM]

Как и о службе в уездной конной страже, так и о службе в Финляндии, средний брат Ивана распространяться не любил. Известно только, что результатом действий прикомандированных охотничьих команд явились: захват при попытке высадки на берег Финляндии нескольких десятков подготовленных в Германии офицеров и унтер-офицеров будущего шюцкора (вооруженных сил Финляндии), разгром и захват нескольких «егерских» ячеек (более ста вооруженных боевиков), выявление сети «егерских» ячеек с арестом их руководителей, перехват и арест на территории Финляндии более десятка офицеров шведской армии, организация эвакуации с территории Финляндии излишних запасов вооружения и боеприпасов на склады Северного фронта на территории России (увы, но с территорий крепостей, батарей, флотских баз большинство вооружения и запасов достались финнам). Кстати, большинство частей Северного фронта было вооружено японскими винтовками системы Арисака, к которым запасы патронов были достаточно ограничены.
В одной из уже зимних операций начала февраля 1917 года по разгрому и взятию в плен участников учений (боевых стрельб) одной из «егерских» групп, был в очередной раз ранен начальник конной охотничьей команды 4–го драгунского полка подпрапорщик Билоус. Двумя разъездами по 4 человека (двое верховых с винтовками и два человека на фуражирных повозках, якобы безоружных), вооруженных винтовками и одним ручным пулеметом Шоша, они сначала предложили разоружиться и сдаться, а затем вступили в огневое соприкосновение с 22 вооруженными винтовками и частично пистолетами Люгера членами ячейки, проводившими свои учения на лесной вырубке. Итогом этого скоротечного, но жестокого боя, явилось пленение 16 финских егерей (в том числе 4-х раненных) при 2-х раненных драгунах (оба относительно легко – один получил сквозное ранение в мягкие ткани бедра, а начальник команды был ранен из пистолета во время приема пленных руководителем ячейки «егерей» в левую руку без повреждения кости). Пленных, за исключением руководителя ячейки, отправили в Гельсинфорс, а руководителя ячейки в Выборг – в контрразведку. В Выборгский госпиталь отвезли и раненных драгун. В госпитале через пару недель начальника команды, брата Ивана Билоуса, посетил сам начальник службы фронта, вручил знак ордена Георгия 4-й степени, сообщил, что представление на награждение орденом и присвоение первого офицерского чина он отослал на Юго-Западный фронт в 4–й драгунский полк, посоветовал не залеживаться в госпитале. Тут же лечащий врач доложил, что раненного из госпиталя выписывать можно, но к службе он будет пригоден не ранее чем через полгода – произошла контузия нерва, и рука висела плетью, пальцы практически не двигались. Уже на следующий день бравый подпрапорщик выходил из ворот госпиталя в шинели, с рукой на перевязи, в драгунской парадной зимней шапке, похожей на папаху-кубанку, а больше на зимнюю полицейскую шапку. Оружие, включая драгунскую саблю, он сдал еще в штабе 42-го корпуса, но в глубине вещмешка лежал трофейный Люгер (в дальнейшем всем известный унтер-офицерский и солдатский «парабеллум» с несколькими обоймами и сотней патронов к нему). Под шинелью на унтер-офицерском парадном полковом мундире сиял серебром новенький Георгий, рядышком на георгиевских ленточках светились большая и малая серебряные медали, на владимирской ленте – большая серебряная медаль, на анненской – золотая (малая серебряная владимирская медаль и анненские серебряные медали, заботливо завернутые в полушалок, лежали в вещмешке).
Дачный неотапливаемый поезд довез его до Финляндского вокзала. С трудом добившись проездных документов в вагоне 3-го класса до Киева, он тоже с трудом сел в поезд, следующий в Москву. Пока, еле пробираясь через забитые воинскими эшелонами пути и подолгу останавливавшийся на станциях и полустанках, поезд добрался до Москвы, ему несколько раз приходилось проходить проверку документов. Особое внимание проверяющих приковывала его драгунская парадная папаха, даже один совет запомнился – «ты б папаху бы прибрал, а то, неровен час…». Этот «неровен час» сразу ему вспомнился в Москве.

[Саша]

читаю, поражаюсь. Ведь сколько разных "хулиганских элементов" задерживалось и размещалось, сколь народу Россию не любили, и особо криков не было о том, что все плохо. Сейчас один появится "борец за свободу", чуть на пятку наступят, прям инет взорваться готов. Как мир изменился и "человеколюбие" прет из всех щелей.

[AlexKM]

Поезд, слегка попыхкивая паром, медленно пополз мимо перрона и остановился. Народ, заполонивший третьеклассный вагон, ринулся к выходу из осточертевшего за столь долгую поездку вагона. Соседи по плацкарту, до этого с удовольствием оказывавшие разные мелкие услуги «раненному кавалеру», тоже ринулись из спертого воздуха вагона. Пришлось одному и шинель одевать, и на крючки ее застегивать, и левую руку в перевязь укладывать (хорошо, что наган с кобурой, и драгунскую шашку с гардой, да подсумки со всеми их шнурами и ремнями сдал – одевать не нужно). Выходить из вагона он не спешил, тем более где-то в конце эшелона вспыхнула беспорядочная стрельба из револьвера и нескольких винтовок, штатская толпа ринулась к дверям вокзала, по перрону к концу эшелона проскакало 4 патрульных казака. Практически сразу стрельба затихла. Подождав немного, он продолжил собираться на выход. Папаху нового образца он так и не получил, приходится использовать привезенную еще с действительной старую парадную, можно бы и надеть фуражку с уже отмененным башлыком, только с одной рукой и башлык не завяжешь, так что с помощью зубов затянул вещмешок, надел папаху, и в одиночестве вышел из вагона.
Однако, спокойно дойти до входа в вокзал ему не дали. Буквально через десяток шагов он услышал топот бегущих ног. Через некоторое время его обогнала пара казаков, остановившая своих лошадей в десятке метров, перекрывая путь в двери вокзала, а еще через мгновение он почувствовал неумелый тычок прикладом винтовки, соскользнувшей с вещмешка. Выкрикнутые петушиным тенорком слова: «Стой, сатрап!», заставили его обернуться. Перед ним стояла небольшая толпа «стрюцких» - в основном, судя по шинелям и фуражкам, студентов и гимназистов старших классов, с затесавшимся среди них нестроевым плюгавеньким солдатиком и каким-то типом жидовствующего вида в пенсне, котелке и длинном черном пальто с завышенной талией, чем-то напоминающем лапсердак. Всех их объединяло наличие пышного красного банта на груди и наличие разномастного огнестрельного оружия. Мельком он выделил пару пехотных мосинок, одну или две мосинские драгунки и пару карабинов, австрийский манлихер, пару японских арисак, маузер, древнюю французскую винтовку, чуть ли не Лебеля, с длинным палашеобразным штыком, и даже несколько однозарядных берданок и один американский многозарядный ковбойский винчестер. Только у их штатского предводителя в котелке в руках был, казавшийся игрушечным, 6-ти мм дамский никелированный браунинг. Стоявший ближе всех к нему студентик продолжал верещать: «Аааа, это он, это он! Я узнал его – это околоточный с соседнего участка, он недалеко от нашего дома всегда стоял, я узнал его – он и погоны не сменил!» Опираясь на явно великоватую ему пехотную мосинку, второй рукой он старался дотянуться до папахи, как до доказательства отношения схваченного ими подхорунжего к полиции. Однако, это ему не удалось, и он только смахнул ее на перрон, что вызвало у него настоящую истерику «У, вражина, не дается, стреляйте его, ребята!» Наконец раздался голос их предводителя: «Снимайте с него мешок, шинель и гемни, и к стенке». На эту команду толпа с охотой отреагировала. Сдернула с него мешок, сняла поясной ремень, где расстегивая, а где выдирая с мясом крючки, расстегнула шинель, и отшатнулась, увидев крест и медали. Вид наград теперь уже распалил предводителя этой шайки: «Ааа, да еще и цагские цацки нацепил, полученные за измывательства над тгудовым наодом! Тащите его ебята к вокзалу, я его сам стгелять буду!» Тут уже не выдержал и Билоус, перемежая обращение отборным матом: «Станишники, ___, да что вы смотрите, ___ ,тут шантрапа унтер-офицера мордует, а вы, ___, зрителей из себя корчите, ___. Плетями их, ___ ,или шашками плашмя, ____ ,чтоб оружие их ____ кровью не поганить. Старший разъезда, ко мне!___» Казаки тут же спешились. Один, взяв коней в повод, тут же снял карабин и передернул затвор, направив оружие на толпу, тут же шарахнувшуюся от подпрапорщика. Приказной тут же подбежал к нему, поднял папаху, мельком прочитав вышитые внутри буквы и цифры. А тут и подпрапорщик подал ему отпускные документы. Ознакомившись с документами, приказной сделал пару шагов в сторону толпы, наполовину обнажив шашку: «Ах вы, погань, боевого раненного начальника команды конных охотников с каким-то полицейским спутать! А ну, сложить всем оружие у вокзала, и геть домой вояки ____. А тебя, моисеева душа, чтоб я больше возле вокзала не видел». Приказав казаку оставаться с конями, он повел подпрапорщика в вокзал, в «пикет». В «пикете» было немноголюдно. Дежурный офицер-сотник, да несколько казаков-ординарцев. Здесь уж приказной четко отрапортовал: мол, господин сотник, от вооруженной толпы непонятно кого с каким-то мандатом от Замоскворецкого комитета, отбили подхорунжего-драгуна с отпускным билетом по ранению. Сотник вежливо попросил документы, предложил раздеться, тем более в пикете было даже жарко. Увидев, что подпрапорщик с трудом управляется одной рукой с шинелью, приказал помочь ему. Чувствуя нелады с рукой, Билоус попросил помочь снять и парадный китель. Потревоженная грубыми хватаниями «революционеров» рана закровила, обкровянив и нательную рубаху. Сотник тут же приказал вызвать краснокрестинскую медсестрику с вокзального пункта. Прибежавшая молоденькая курсистка, вместо того чтобы сделать перевязку, тут же запричитала, что раненного нужно отвезти в госпиталь. Отправили ее за врачом. Минут через семь пришел убеленный сединами врач с этой же курсисткой. Теперь уже врач выругал ее, что она ничего толком не объяснила, и отправил ее за сумкой с перевязочными материалами. Тут уже выслушивали врача о беспросветной российской дурости, что его, хирурга, после отработанного дежурства, отправили сидеть в краснокрестинский приемный покой, где за глаза хватит толкового фельдшера для оказания первой помощи, или, максимум, терапевта для истеричных дамочек. Тем не менее, он внимательно осмотрел рану, шов, все обработал и тщательно забинтовал. Под конец он посоветовал подпрапорщику – «берегите руку, сударь, все эти революции добром не кончаются, и Бог весть чем Вам придется через полгода заниматься, может, эта война еще не закончится, а может, и с этими горлопанами, маргиналами да люмпенами, вкусившими свободы, еще бороться придется».
С помощью казачков одев новую нательную рубашку и получив по распоряжению сотника еще одну в запас, он надел мундир и подремонтированную казачками шинель. Немного подумав, сунул папаху в вещмешок, достав оттуда полковую парадную фуражку и башлык. Казачки помогли вставить в фуражку и чехол пружины, надеть и завязать башлык. Только он собрался уходить на Киевский вокзал самостоятельно, как сотник предложил свою помощь в качестве сопровождения и помощи в посадке на киевский поезд, один из ординарцев тут же принял вещмешок. Но только они вышли из «пикета», как встретили спешившего к ним врача. Как всегда начав издалека, врач все же сказал очень важные слова – сегодня к вечеру с Киевского вокзала уходит санитарный поезд бывшей Её Императорского величества. Тут уже недопонял подпрапорщик – как это, бывшей? И только тут он узнал, что все что с ним сегодня произошло, не просто хулиганствующие под эгидой какого-то Комитета штатские бездельники, а вся причина в идущей революции и отречения Царя от престола. Тем не менее, он понял, что в эту армию по своей воле он уже не вернется, а что будет – Бог весть. Да и врач продолжил свою речь – поезд идет из Москвы в Киев, а оттуда на Юго-Западный фронт, главный хирург поезда – его хороший товарищ еще по университету, и он надеется, что на санитарный поезд с его помощью, его возьмут, и на довольствие тоже, подлечат в пути (тем более, что оборудование изумительное, английское).
Стоит ли говорить, что все произошло, как в сказке. Они вчетвером все во время попали на Киевский вокзал, благодаря сотнику прошли к самому санитарному поезду, благодаря доктору-хирургу подпрапоршика приняли на поезд, да еще в качестве выздоравливающего, но все же раненного. Казачок доставил вещмешок прямо к поезду, заодно принеся с собой и кавалерийский карабин с полными кавалерийским и пехотным подсумками патронов. Санитарный поезд всего за трое суток доставил нашего драгуна в Киев, останавливаясь только для смены паравозов и пополнения запасов воды и топлива в вагонах и на кухне. А еще через полтора суток он оказался в Кривом Роге. А там с обозом, двигавшимся на Западный фронт, за три дня оказался в Кетрисановке. На следующий день, не ожидая попутного транспорта, он пешком добрался и до Медвежьего Угла.
На этом сказ о братьях Ивана Ильича Билоуса я заканчиваю. Вернемся к ним, и то ненадолго, мы аж в 1918 году.

[AlexKM]

С Иваном Билоусом мы расстались еще в 1915 году, когда его, 16 летнего юношу, не имевшего ни достаточного жизненного опыта, ни необходимого образования, наломавшего дров при проведении ревизий на предприятиях Армашова, заставили его у самого себя искать допущенные ошибки и переделывать результаты и выводы ревизий. Нужно сказать, что Иван интуитивно понял, что от него ждут не срочного исправления ошибок, а лучшего понимания этапов каждого производства, пусть не на уровне технолога производства, но, по крайней мере, как участника. В итоге, где-то за месяц, Иван переписал свои акты ревизии, сопроводив каждый пояснительной запиской и перечнем предложений по улучшению производства. К своим записям он приложил заявление о направлении его на стажировку в торгово-производственно-складские подразделения хозяйства Армашова с приложением плана стажировки на целых полгода. Нужно сказать, к чести Армашова, после ознакомления со всеми записями Ивана, он не только одобрил его решения, но и установил на время стажировки двадцатирублевую «стипендию».
В начале 1916 года Иван вернулся в Бобринец к Армашову. Можно было бы сказать – повзрослевшим, возмужавшим, подросшим, если бы это соответствовало действительности. Увы – как был внешне мальчишкой – так и остался – ниже среднего ростом, худой, с удивленным взглядом из-под приподнятых бровей. Но это все были только внешние признаки, а вот когда он начинал высказывать свое мнение, чувствовалась убежденность умудренного опытом человека.
На ежедневных вечерних посиделках за чаем в Бобринце у Армашова Иван подробно рассказывал о своих наблюдениях в «путешествии по Херсонской губернии (до 1919 года Кривой Рог входил в состав Херсонской губернии)», об услышанных в поездах, трактирах, постоялых дворах разговорах. Армашов и раньше слышал об обезлюдевших селах, но не представлял масштаба проблемы. Практически в зоне, ближней к району боевых действий, в селах остались только старики старше 50 лет, да молодежь до 18 лет и бабы. Все остальные мужики либо были мобилизованы в армию, либо подались в города на заводы, работающие «на оборону». Ситуация в селах была усугублена и безлошадностью. Ведь лошадей забирали не только скаковых в кавалерию, но и в артиллерию, и в обозы. Доходило до смешного – топливо для самолетов, бронеавтомобилей зачастую завозили лошадиные обозы. Грузовых автомобилей же в армии почти и не было. Так что, перспектива обеспечения хлебом в этом году была неутешительная. В городах же, особенно имеющих заводы, работающие «на оборону», наоборот количество населения увеличилось, и потребность в хлебе выросла. Особенно увеличилось население уездного Елисаветграда и Кривого Рога. Причем не только за счет рабочих, но и за счет тыловых учреждений фронта и разнообразных представительств «Комитетов» при оборонных заводах, шахтах, рудниках. Из-за роста населения в городах начали расти и цены на продукты и товары потребления, ведь переориентированная на обеспечение армии промышленность ограничила мирную продукцию. Но появилась еще и одна, едва ли не основная, проблема – транспортный коллапс. Ведь еще в прошлом году, располагавшийся в Риге, Русско-Балтийский вагоностроительный завод начали эвакуировать в Подмосковье, при этом выпуск вагонов был прекращен, а это, не много не мало, а 300 вагонов в месяц. Восстановить производство вагонов, построив новый завод, так и не удалось. Из всех эвакуированных заводов Прибалтики, выпускавших около 30% промышленного производства Российской Империи, восстановить производство удалось только на оптических заводах, эвакуированных в Петроград. К 1916 году промышленное производство России сократилось на 40%, несмотря на развитие производства вооружений, увеличение производства металлургических, химических заводов, добычи руд, угля, нефти.