Русский север. Брошенная земля.

[Artaped 4x4]

ЗАЛЁДКИ, ЗАКРОЙКИ, МЕЖЕНИ И ЗАЛОМА: КАК ЛОВИЛИ СЁМГУ НА БЕРЕГАХ БЕЛОГО МОРЯ

[Artaped 4x4]

Основное занятие жителей терских деревень на протяжении столетий и до нынешнего времени — рыбный промысел (в основном семги и в меньшей степени — селедки-беломорки).

«В конце XIII ст<олетия> великий князь Андрей, в договоре с новгородцами, выговорил себе исключительное право посылать три ватаги на Терскую сторону, — отмечает А. Я. Ефименко в исследовании 1874 г., — главным продуктом Терской стороны, то есть Терского берега Белого моря, в настоящее время — как, вероятно, и в те времена — была семга». «Семга — это главный и, можно сказать, единственный источник существования подавляющего большинства местного населения, — пишет спустя 40 лет А. Н. Попов, — так как других постоянных, также для всех доступных промыслов здесь на месте нет, а к отхожим промыслам (мурманскому промыслу и работе на лесопильных заводах в с. Умбе и Ковде) население обращается с большой неохотой, лишь когда становится нечего есть».

В «низовских» и «верховских» деревнях на море промышляли в общих чертах одинаково: ставными неводами у берега, на котором располагалась тоня (тонь) — «рыболовный участок», а также «избушка — жилище рыбаков у рыболовного участка».

В XIV–XVII вв. тони составляли частную собственность (чаще нескольких лиц) либо монастырские владения. Община распоряжалась промысловыми угодьями, остававшимися в собственности государства.

После ликвидации духовных вотчин, то есть со второй половины XVIII в., тонские участки Терского берега поступили в общинное владение. Начиная с этого времени, как полагает А. Я. Ефименко, семужий лов («главное занятие жителей, первый источник их средств к жизни») «всегда находится под контролем мира, рыболовные участки составляют собственность всей общины, которая заботится, с большим или меньшим успехом, о том, чтобы распределить выгоды от промысла возможно равномернее между своими членами».

Всего, согласно данным Р. П. Якобсона, составившего по результатам обследования 1910 г. подробную карту промысловых угодий Терского берега, в распоряжении жителей Умбской, Кузоменской, Тетринской волостей находилось около 400 морских и 20 речных промысловых участков. Промысел, естественно, велся не на всех, а лишь на более или менее выгодных («живущих») тонях, число которых варьировалось.

По утверждению А. Я. Ефименко, «ни один из промыслов, как морских звериных, так и рыбных, не представляет такого разнообразия в организации, как лов семги. Разнообразие это зависит от различия физических и экономических условий тех местностей, где этот лов производится».

На Терском берегу распределение тонских участков происходило ежегодно путем жеребьевки (Умбская волость) либо сдачи с торгов (Кузоменская, Тетринская волости). Речные ловли (заборы) отдавали, за редким исключением, «в стороннее пользование» (в аренду). В подтверждение постулата А. Я. Ефименко о «чрезвычайном разнообразии» организации семужьего промысла общие принципы распределения промысловых угодий дополнялись почти в каждой деревне своими, специфическими правилами (не выходящими, правда, за рамки принятых повсеместно и способствующими получению наибольшей выгоды от промысла).

Подчеркнем, что еще в XVIII в. жители Тетрино стремились к более или менее равномерному распределению «выгод от промыслов». «Хотя в 1718 г. правительство ввело обложение по ревизским (мужским) душам, богатые платили больше, чем их бедные односельчане. Раскладку податей и всяких сборов производили „с промыслов и с судов” — в соответствии с имущественным положением домохозяина».

Как упоминалось выше, после окончательного оформления Тетринской волости (в 60-х гг. XIX в.) ее водные угодья простирались от Саутинскоrо наволока на западе до р. Глубокой на северо-востоке. Сама д. Тетрино пользовалась частью этих угодий совместно с д. Чаваньгой. По сведениям второй половины XIX — начала ХХ в., на принадлежащем этим поселениям участке располагалось девяносто морских и одна речная тоня.

Тетринская волость все свои угодья распределяла на торгах («отдавала с торгов»), но только промышленникам входивших в ее состав поселений.

«Когда рыболовные угодья делятся для отдачи с торгов, то делятся они соответственно числу ревизских душ, чтобы каждый член общества мог приобрести себе участок, — поясняет А. Я. Ефименко. — Например, каждый обыкновенно и приобретает себе участок, но не все, однако, в состоянии купить полный участок: в таком случае для приобретения одного участка соединяются двое или трое человек» (либо берется кредит под очень большие проценты). В Тетринской волости домохозяев, не имеющих возможности приобрести «полный участок», — около четверти.

По данным конца XIX в., в деревнях восточной части Терского берега, относившихся к Тетринской волости, общая выручка от сдачи тонских участков составляла 24 000 — 25 000 рублей. Эти деньги делились на число душ (около 800 человек). За вычетом казенных и мирских сборов «чистый доход на душу» составлял в среднем 27 рублей. «Вычеты и расчеты по уплате» производило Тетринское волостное правление.

Такое же положение сохранялось и в первой четверти ХХ в. По сообщению Р. П. Якобсона, лучшие тони, продававшиеся с торгов, доставались, как правило, состоятельным терчанам. Поэтому часть жителей Тетринской волости настаивала на переходе от торгов к жеребьевке, практиковавшейся в Умбской волости.

Тем не менее устоявшийся уклад не менялся. А. Я. Ефименко называет две причины, поддерживавшие практику «сдачи с торгов», которая «стесняла менее состоятельных тетринчан»: желание обеспечить обществу исправную уплату податей и неодолимое стремление местных богачей «взять с торгов» лучшие места для лова (не брезгуя использованием подставных лиц и пр.). Беднейшие терчане работали на состоятельных, промышляя семгу «из покрута», за 1/5 часть улова.

Таким образом, общественное право соблюдалось только de jure. «Все-таки надо заметить, что система отдачи с торгов мелких участков затрудняет снятие лучших угодий, например, заборов, одним и тем же лицом за дешевую цену, — резюмирует Ефименко, — и дает доступ к торгам всем сколько-нибудь состоятельным лицам. К тому же стачки богачей затрудняются тем, что торг производится в пяти разных местах».

Промысел семги на тетринских тонях начинался (как и повсеместно по Терскому берегу) при вскрытии рек и освобождении моря ото льда.

В промыслово-хозяйственном календаре традиционно выделялись периоды «походов» семги (то есть массового появления рыбы у мест промысла), приуроченные к большим годовым праздникам. Это вознесенский, петровский, ильинский, успенский, воздвиженский, покровский, введенский походы.

И. С. Меркурьев называет кроме перечисленных прокофьевский (прокопьевский) поход, относящийся ко времени церковного праздника св. Прокопия (21 июля по новому стилю; этот же день — «летняя Казанская», когда празднуется явление Казанской иконы Божьей Матери). «Завтра ешшо поход <семги> прокофьевской» (Тетрино).

Такие представления — плод вдумчивых наблюдений над сезонным поведением семги, а также веры в то, что рыба «толпится» по праздникам, словно бы собираясь в церковь «праздничным ходом», и радует людей по воле Творца.

«Походы» семги укладываются в основные периоды лова: весенний промысел перезимовавшей рыбы «залёдки» (во второй половине мая) и «закройки» (две — четыре недели июня); промысел летней семги («межени») — с середины июня до 20-х чисел июля; промысел осенней семги — «залома» (с конца августа до ноября—декабря). По сведениям конца XIX — начала ХХ в., «меженный» лов длился с конца июня до Прокопьева дня (21 июля); осенний — с Ильина дня ( 2 августа) до Михайлова дня (21 ноября).

В Тетрино промысел продолжался с июня по конец июля и, после перерыва, — с 28 августа (Успение) по 21 ноября (Михайлов день). Промысел мог длиться и до начала декабря, до появления в море ледяной шуги. «Клюшкой зачеплялись за снасть. Ловили, пока клюшка в море не станет».

Лов на тонских тетринских участках велся с применением «ставных», закрепленных на кольях снастей — «завесок». Обязательным было наличие карбаса, поскольку снасти проверяли («обходили») несколько раз в сутки.

На тонях (особенно в период наиболее активного лова) «сидели» целыми семьями, «с грудными детьми и даже с рогатым скотом».

При сдаче с торгов «долей» промыслового участка на одной тоне могло «сойтись» несколько семей. «Уловистые» тони делили на десять и более долей, отчего тонские избушки оказывались перенаселенными. Внутреннее пространство распределяли «посемейно»: «Углы разделены на тоне, печь разделена, полки. Под полками спишь ли на полу, а не ссорились — не до того было, только дети не ходили на чужую территорию. На поздно снасья занесут, — песни поют, сказки рассказывают. Спать ложатся, едят одновременно, и дети знали свой порядок».

Тетринская рыбачья (тонская) изба, как и повсюду на Терском берегу, по размерам и конструкции представляет собой небольшую «баньку» с печкой-каменкой, топившуюся до недавнего времени по-черному. «Мать как топит — взбудит от сна и гонит на улицу, пока дым не пройдет». Такое строение напоминает и лопарскую вежу, и охотничью избушку, но, в отличие от временного пристанища охотников-промысловиков, прибрежная изба — постоянное место жительства рыбаков на протяжении трех-шести месяцев в году.

В значительной части местных поверий и быличек изба на тоне — вполне «освоенная» людьми территория — пребывает, подобно избе деревенской, под незримым покровительством духов этого жилища, сходных с домовыми, — «хозяина с хозяюшкой».

«На тони первая уха для „хозяина с хозяюшкой”: „Идите с нами ухи хлебать!” Не успеешь оглянуться — они все съедят».

Бытует и противоположное восприятие тони, тонской избы: это опасное, подверженное губительным влияниям пространство. Былички, записанные в Тетрино и отражающие подобные воззрения, по структуре и семантике близки к традиционным севернорусским «промысловым» сюжетам (об изгнании охотника лесным «хозяином» и пр.). К ситуации пребывания на семужьем промысле приурочены сюжеты, повествующие об «уносе» и «уводе» проклятых детей; о предсказаниях судьбы.

Еще одним (хотя и не столь жизненно важным) источником существования был на Терском берегу торос — «промысел тюленей (гренландских) в период их скопления на льду», получивший заметное развитие со второй половины XIX в., но на протяжении второй половины ХХ в. то прерывавшийся, то возобновлявшийся. «На тороса ездили километров по двести на олешках — за Поной. Было у кого по десятку, по два-три оленя. Охотились винтовкой да багром. Бабы тюленя тянули лямкой».

Как и сроки «походов» семги, сроки зверобойного промысла, ориентированные на определенные периоды жизни зверя, были соотнесены с некоторыми датами церковно-народного календаря. Появляясь в Баренцевом и Белом море, тюлени, в преддверии рождения детенышей, «залегали» большими скоплениями на льдинах. Такое скопление («юро») могло именоваться «святительским», «сретенским», «власьевским», то есть «залегшим» в день Трех Святителей (12 февраля), на Сретение Господне (15 февраля), в день св. Власия (24 февраля).

Торосовый промысел длился на Терском берегу, и в частности в Тетрино, приблизительно с середины февраля до середины апреля. «В феврале уезжали на тюленя, а в апреле — обратно. Чапомляне, умбляне и даже с Хлебной. Был мужик — приезжал в корыте из-за моря в Поной. На одном оленчике и в корыте. Керёжа по-ихнему. Жили по 10 человек. Печи — каменки. Там весят (взвешивают), там и принимают».

Значимость тороса для разных деревень Терского берега в разные годы была неодинакова.

В 1889 г. на торос из Тетринской волости ушло 145 человек (при 589 жителях мужского пола). Промысел из-за отжимных ветров оказался неудачным. По сведениям начала ХХ в., крестьяне Умбской волости в зверобойном промысле почти не участвовали; из Кузомени выезжало к Поною несколько артелей; из Чаваньги и Стрельны — почти «все взрослое и здоровое мужское население»; из Тетрино, Чапамы, Пялицы — немалая его часть. Таким образом, на торосе преобладали крестьяне Тетринской волости, хотя число их сократилось до 80 человек. Положительную роль могла играть относительная близость селений этой волости к местам промысла, куда добирались в основном на оленях.

К сожалению, успешность тороса обуславливалась непредсказуемым чередованием «промысловых и непромысловых годов». Ср. свидетельство 90-х гг. XIX в.: «Жители д. Умбы говорили мне, что они на зверя совсем не ходят < ... > а на торосовый промысел, начинающийся с 1 (14-го по новому стилю) февраля, вблизи с. Поноя, вот уже 7 лет как не выезжают. „Ходили, ходили, хлеба на льду съели много, а ничего не приобретали и перестали промышлять”. Начиная с д. Оленицы крестьяне продолжают ходить на торосовый промысел... < ... > Затем все жители дальнейших к Поною (восточных) деревень подтверждают упадок промысла». «Плохими» стали 1890–1892 гг. «Промысловыми» были 1910–1913 гг. При этом жители Тетрино отмечали неуклонную убыль численности зверя.

Добыча нерпы и морского зайца велась и «на месте», в пределах тонских угодий. Морского зайца и нерпу тетринчане добывали на морских тонях: весной — на плавающих льдинах, осенью с помощью специально приспособленных для этого сетей, называемых «метища».

Повсеместно определяющую роль играли «прижимные» ветра (для Терского берега — S и NO — SO через О). Рассказывали, что на льдине, притиснутой к берегу благоприятным ветром, жительницы Тетрино в одночасье «переколотили» зверя больше, чем их мужья, отбывшие в Поной.

Особых обрядов, сопровождавших отъезд и возвращение с промысла, на Терском берегу, по крайней мере во второй половине ХХ в., не зафиксировано, что объясняется, по-видимому, отсутствием массовости и единообразия в его организации. Повсеместно ставили отвальное либо привальное: «угощение при отъезде, прощальную пирушку»; «привальной стол», «привальной обед».

===============================================================

Фрагмент книги «Русский Север: брошенная земля»

Издательство «Пушкинский дом» выпустило книгу Марии Власовой «Русский Север: брошенная земля», посвященную фольклору Беломорского побережья. «Горький» публикует фрагмент главы под названием «Деревня Тетрино Терского берега Белого моря: от поморского селения к дачному поселку», рассказывающий о том, как в XVIII–XIX вв. были устроены традиционные для тех мест промыслы — лов семги и добыча морского зверя.

Мария Власова. Русский Север: брошенная земля: Фольклор несуществующих деревень ( особенности и контексты бытования). СПб.: Пушкинский Дом, 2021

[Artaped 4x4]

Кому интересно,книгу можно заказать в магазине Буквоед.