В глубину лесов Онежского полуострова

[бениан]

бывший пред.райисполкома

Ему простительно.

[Базилио 55]

Хожалый- Криворучко или Будейкин?

[a_petruhin]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
К ВЕРХОВЬЮ СЮЗЬМЫ

И вот мы снова в пути. За окном вагона привычная для нас панорама приморья: пологие, поросшие сосняком и елью холмики, березняк и осинник. Иногда сверкнет озерная гладь или под насыпь прозмеится небольшая речка. И опять болота, болота. Наша группа едет в Онегу. Отсюда пешком и на лыжах мы собираемся проникнуть в центральную часть Онежского полуострова — в район верховьев Сюзьмы. Половить там рыбу, поохотиться, а затем спуститься по течению двух рек — Сюзьмы и Солзы — на «нашу» сторону полуострова, то есть к Летнему берегу.

В группе пятеро: Иван Коньков, Михаил Лаптенок, Михаил Филиппов, Слава Скотников и я.
Около восьми утра пятого мая приехали в Онегу. В полукилометре от железнодорожной станции проходит лесовозная дорога, по которой из «глубинки» вывозится в Онегу заготовленный лес. Решили ею воспользоваться. Погрузились на машину — и в путь.

Дорога, по которой мы едем, вьется то по холмам- то по высоким насыпям. Внизу затопленный талыми водами лес. Вот и развилка.

«Влево — это на Покровское, — поясняет шофер. — Там в царское время известный революционер с грузинской фамилией срок отбывал. Нам ехать прямо». О ком говорил водитель, мы знаем. В 1908—1909 годах в этом селении отбывал ссылку будущий член Президиума, секретарь ЦИК ССР Авель Софронович Енукидзе. Старожилы Покровского помнили Енукидзе, его товарищей Леонида Кисина, Ария Рубинштейна, Леонида Беркмана. Колхоз в их селении был имени Енукидзе. В марте 1922 года делегация колхозников из Покровского побывала у него на приеме в Москве...

Наконец достигли двадцать четвертого километра дороги. Отсюда и начнется наш маршрут к первому ориентиру — Вонгозеру.

— Не провалитесь в «окна» на болотах, — напутствовал водитель...

Утопая в страшной грязи и многочисленных дорожных лужах, мы побрели направо, в лес. Везде следы порубок. Где лес вырублен, снег уже растаял, но справа — участки нетронутого леса, и лес там целехонький. Мы уже осознали, что в бугристой юго-западной части полуострова, на пути к Солозеру, нас вскоре встретит самая настоящая зима.

На одном из холмов расчехлили оружие. Пора позаботиться и о пропитании. Весенняя охота в Онежском районе в 1964 году была разрешена с первого по девятое мая и далее по маршруту нашего похода с десятого по девятнадцатое мая. Таким образом, в течение всего похода мы находились в зонах разрешенной охоты.

Километров через пять добрались до полуразрушенного трактора. Метрах в двадцати на бугорке стоял передвижной на полозьях вагончик. Решили в этой «избушке» ночевать. Что-то небо хмурилось, да и птица замолкла.

Всю ночь и следующий день с незначительными перерывами шел дождь и снег. Временами сильно ветрило. Покрытое тяжелыми свинцовыми облаками небо принесло на землю сурый сумрак.

Удобно расположившись в углу вагончика, Михаил Лаптенок рассказывал о своих зимних охотах в бассейне реки Солзы и неоднократных попытках добыть волка. Двух собак привел на приманку. Одну застрелил и начинил выданным в Архангельске фтороцептатом бария. Для второго пса сделал подстилку из лапника и за поводок к дереву привязал... Прихожу на следующий день. И что же?! Собака хвостом виляет. Всю ночь спокойно на подстилке проспала.

— Потом я натолкнулся, — продолжал рассказчик, — на остатки лося и следы посещения волков. Семь штук их держалось тогда в среднем течении реки. Опять отраву заложил. Волки не берут. Правда, уже по весне отравилась волчица. Ее потом охотники нашли... Или вот случай был, у Синей горы. Двух крупных волков высмотрел. Белесые такие. Развились на солнышке, играли. Ветер благоприятный по направлению был. Я в маскхалате. Начал подползать. Метров сто до них оставалось, и тут я поторопился. Выстрелил. Задело одного. Он к лесу. Да разве по глубокому снегу от лыжника уйдешь?! Догнал его. У меня один патрон, с пулей. Картечные в избушке остались. Не поверите, стрелял метров с тридцати — и вгорячах смазал! Пришлось к избушке бежать, за патронами. Пока туда, пока обратно... Ничего! Плюнул и ушел. Но, несмотря на эти неудачи, верю, что к волку подкрасться можно. Когда-нибудь встретимся еще...

Заметил Михаилу:

— При прочих равных условиях успех охоты на волка с отравой будет выше, если приваду разбрасывать небольшими кусками и обязательно в пургу...

[DIM]

Хорошее дело решили сделать.
Прочитал все его книги. Это было залогом моего настоящего состояния.

[Хожалый]

Базилио 55

Криворучко В.И. Будейкин был его замом.

[a_petruhin]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
К ВЕРХОВЬЮ СЮЗЬМЫ
Продолжение

К вечеру мы достигли, наконец, Вонгозера и расположенной на его северном берегу бывшей деревеньки Рябы. Здесь пять почти полностью порушенных изб. В шестой, еще довольно крепкой, застали хозяина — 66-летнего Прокопия Михайловича Рябова. Встретил он нас радушно. Старик утверждал, что деревушка названа по его фамилии и основана триста лет назад.

Мои предки, Михаил и Василий Рябовы, скрывались от двадцатипятилетней службы в царской армии... От двадцать четвертого километра лесовозной дороги до моего жилья не шесть, а все одиннадцать километров будет... Что касается охоты, то за жизнь свою, — продолжал хозяин, — медведей взрослых я одиннадцать штук добыл, рысей две, росомах четыре. Волков у нас почти не было, но был случай, когда какой-то проходящий схватил мою собаку. Прямо против избы. Пес был сильный и не поддавался. Молодые собаки убежали за дом. Я как был раздетый, сунул ноги в валенки, сорвал со стены ружье — и на улицу. Волк на меня никакого внимания! Но после выстрела бросил пса и побежал. Собака осталась цела, только в лапу несколько дробин попало.

Конечно, и рыбачу на своем озере. Глубина Вонгозера до пятнадцати метров. Щук здесь крупнее двенадцати, налимов одиннадцати килограммов не ловил. Окунь до одного килограмма.

Уговорили деда продать нам все имеющиеся у него пары лыж. Недостающую пару вытесал Иван Коньков. Он не только охотник, но и большой умелец: может изготовить и лыжи, и ружейное ложе.

Рано утром начался наш лыжный поход. Ночью приморозило, и наст держит прекрасно. Наш путь по зимнику, вдоль брошенной еще с войны «телефонки»... В лесу самая настоящая зима. Все в снегу. Но сколько света, и как приятно греет весеннее солнце! Спугиваем рябчиков, а в верховьях реки Тамицы, только вышли на поляну у берега, согнали гоголей. Селезень угодил нам на обед. После выстрела с ели сорвался тетеревятник. И ему досталось. При переправе через Тамицу Слава искупался. Это еще больше всех развеселило. Начались приключения! Как и предупреждал нас Рябов, здесь за Таллицей встретились свежие медвежьи следы...

Колручей пересекали дважды: в среднем течении и в вершине. В промежутке, на втором и третьем болотцах — свежие глухариные следы. Здесь, конечно, ток, но останавливаться и ждать вечерней зари нам нет смысла, тем более, что судя по набродам, ток незначительный. Здесь же свежие следы зайцев, куницы и лисы.

Верховье Колручья неожиданно для нас разлилось. Вот те на, речку Тамицу легче было форсировать, — ворчит Михаил. При переправе через ручей оступился Иван. Срочно развели костер. Пока товарищ сушился, здесь же добыли селезня.

Часам к пяти достигли, наконец, Верхней Солзы. Речка уже освободилась ото льда, но вся в заломах, есть и ледяные заторы. В этом районе опять натолкнулись на медвежьи следы, спугнули стаю гусей. С большим трудом перебрались через впадающий в Верхнюю Солзу ручей. Он так разлился, что переправа через него превратилась в целую операцию.

Темнота застала нас на болоте. Нашли небольшой холмик и устроили лагерь. Мои спутники долго трудились над созданием настила, заготовкой лапника, кострищем. Но ночь оказалась совсем теплой. А рано утром разбуженные тетеревиными криками пошли по обнаруженной с вечера просеке.

После разведки, проведенной налегке Михаилом Лаптенком, вышли по ней к устью верхней Солзы. Солозеро, как мы и предполагали, оказалось подо льдом. В четверти километрах от устья, на берегу озера, обнаружили избушку и познакомились с ее хозяином — Евгением Коротеевым одним из четырех рыбаков, ведущих в этом году лов рыбы на Солозере.

— На всю рыболовную бригаду, а ловим мы от весны до ледостава, положена норма — восемнадцать тонн рыбы. Как выловим 1200 килограммов, с метеостанции, что в бывшей Солозерской деревушке (до нее напрямик через озеро километров с пять будет), дается радио. Из Архангельска вертолет прилетает и садится на окраине деревушки. О Верхней Солзе — ее длина километров сорок — ничего не знаем, «медвежий край»... А вот Солозеро, конечно, излазили. Площадь его 200 га, но неглубокое. Глубже девяти метров не обнаруживали.
Вон на тех островах, говорят, староверы таились. Щук тут ловили при нас до десяти с половиной килограммов, лещей — до четырех, окуней — до килограмма.

По утверждению Евгения, а впоследствии и других солозерских рыбаков, семга в озеро не заходит. Как-то странно, Нижняя Солза — река, выпадающая из этого озера, текущая в Двинской залив, — заповедник семги, а в озеро и Верхнюю Солзу якобы не заходит?..

— Много тут стало ондатры, сетки рвут, проклятые, — жаловался рыбак. Осмотрелись. Прямо против избушки, в освободившихся ото льда заберегах, расставлены сети — из воды торчат колья. В стороне от избушки ледник для хранения рыбы. Завален сверху еловыми лапами, иначе весеннее солнце быстро расправится и со снегом, и со льдом.

Вечернюю зарю провели в паре с Иваном, в изобилующем дичью устьевом районе Верхней Солзы. Остальные увлеклись подледным ловом. Даже Слава, турист с чисто спортивными задатками, расположившись у лунки, надергал на свинцовую мормышку полиэтиленовый мешок окуней. Мне известно, что обитатели бывшей деревушки, работники метеостанции, на подледный лов ходят к ближнему острову, сверлят лунки, не доходя до него метров сто—сто пятьдесят. Лов проводят чаще на склонах зимовальной ямы пяти-шестиметровой глубины. Тут ловят окуней, сорог, ершей... Но сказать об этом товарищам — спровоцировать на переход по уже оторвавшемуся от берега, всплывшему льду... И я помалкиваю...

Теперь мы наслаждаемся ухой. Любители поджаренной рыбы возятся у сковороды. Чистый воздух, обилие свежей пищи, живительное тепло весеннего солнца, интересные истории, услышанные от товарищей, что может быть лучше?

Ранним утром в избушку пришел бригадир солозерских рыбаков Клавдий Васильевич Крысанов. В бывшей деревеньке Солозеро у него с супругой Диной свой дом. Оказывается, эта деревушка в прошлом стояла на зимнике между Неноксой и городом Онегой. От Неноксы к Солозеру пять—шесть изб стояло. А от Солозера к Онеге путь лежал через Рябы на Вонгозере. Запечатлела память Крысанова для нас эпизод Великой Отечественной войны: «...Купались мы против деревни, когда на озеро сделал вынужденную посадку гидросамолет. Оба пилота мотор стали чинить... И надо же, возвращаются с бомбежки Архангельска фашистские бомбардировщики! Отделился от строя один «юнкере» и открыл огонь по нашему самолету. Мы — врассыпную, летчики — вплавь к берегу. Гидросамолет затонул... Мы потом долго еще к нему ныряли, видно его с лодки было.

Настроение мое сразу упало, когда бригадир рассказал, что нашел зимой берлогу, но не рискнул поднимать мишку. Надо же! Хоть локти кусай! Еще раньше, в 1961 году, группа туристов сфотографировала медвежонка, пойманного рыбаками на берегу Солозера. И вот опять здесь был мишка. Но теперь уже ничего не сделаешь. Медведи покинули берлоги.

По утреннему холодку, пока лед покрепче, начали трехкилометровый переход к заливчику, из которого выпадает Нижняя Солза. Озеро слепило так, что пришлось достать защитные очки. Вот и залив. Он уже совсем чист ото льда. Свалили рюкзаки на берегу, долго кричали. Наконец из кустов противоположного берега показалась лодка. В ней сидел третий рыбак бригады, Кирилл. Он встретил нас без удивления. Молча переправил через заливчик на «свою» сторону, к подножью бугра, на котором, прижавшись в тени нескольких сосен, стоит его избенка с нарами «на двоих».

Отряд расположился у костра, а я попросился к рыбаку в лодку. Хозяин собрался осматривать сети. Пока сети и морды проверяли, я дважды «махнул» двустволкой. Пару селезней сбил. «Люблю людей, которые так стреляют», — оживился одноглазый молчун. Из ловушек вытащили несколько двухкилограммовых щук, и рыбак тут же погреб к «живоловке» — выставленной на четырех высоченных шестах щучьей тюрьме. «Месяц без пищи в ней живут, холодильника еще не построил...»

Очень много ондатр. Некоторые вылезают на кромку льда. Где помельче, на дне просматриваются раковины перловиц. Кирилл наблюдал, что их в массе поедают эти зверьки. Итак, у жемчужниц Солзы и Казанки вездесущий враг?! Метрах в двухстах плавают чернозобые гагары. Нырок — и они уже вдвое дальше.

[a_petruhin]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
К ВЕРХОВЬЮ СЮЗЬМЫ
Продолжение

Очень много ондатр. Некоторые вылезают на кромку льда. Где помельче, на дне просматриваются раковины перловиц. Кирилл наблюдал, что их в массе поедают эти зверьки. Итак, у жемчужниц Солзы и Казанки вездесущий враг?! Метрах в двухстах плавают чернозобые гагары. Нырок — и они уже вдвое дальше.

Кирилл коренаст, с крупным «волевым» лицом. Человек с трудной судьбой. «Люблю природу, тишину...» Глаза и пальцев лишился на руднике.
— Породу рвали, и я мастеру сказал, что один из зарядов вроде бы не взорвался. А он свое - «Все взорвались...» Пошел я к шурфам, и тут взрыв! Все бы хорошо теперь, да вот вертолета долго нет. Курево и чай кончились. Баба у меня в Архангельске — обязательно пришлет. Добрая она и меня жалеет...

Голос рассказчика теплеет... Я спешу с помощью. Папиросы у спутников есть, чая навалом — поможем... Рыбак самолюбиво отмахивается. «Я ведь просто так сказал».

Вечером на лодке Кирилла снова отправляемся в глубь залива. В дальнем его углу, за небольшим мыском, исток Нижней Солзы. Здесь рядом с отдыхающими у кромки льда лебедями (охота на которых в Архангельской области запрещена вот уже восемь лет), предстоит расставание с обоими Михаилами. Наши спутники, как и планировалось, поплывут на своей двухместке по Нижней Солзе — реке длиной 109 километров, впадающей в Двинский залив. Поскольку Нижняя Солза мною уже изучена, нам троим предстоит пробиваться к вершине Сюзьмы.

— Двухнулевки зарядите. За поворотом гуси обычно... До скорого свидания, друзья. Желаем удачи!

С рассветом пошли к бывшей деревне. Эти четыре километра осторожничали. Крепления отстегнуты, интервалы между лыжниками увеличены. Озерный лед потрескивает и скоро оторвется от берега и всплывет...

Вот и избы. Церквушка с колокольней. За исключением четырех метеорологов, бригадира рыбаков-сезонников и его жены Дины, тоже рыбачки, тут никто не живет. Еще в 1953 году жители деревни переселились на запад, в расположенную вблизи берега Онежской губы деревню Кянду.

Познакомились с начальником метеорологической станции Энгельсом Ивановичем. «...Вертолет, который при вашем подходе прилетал, — это за моими. Дза близнеца родились. Нет ли в ваших запасах чего-нибудь спрыснуть это радостное событие?» Пришлось поделиться «медициной».

— Служил я на северном Урале, — рассказывает новый знакомый, — и вот случилось несчастье. Пошел с товарищем зимой на охоту. Разошлись в разные стороны... А вернулся я один. Второго только через месяц отыскали. Замерз... Жить в том краю я уже не мог. Словно вина какая-то на меня легла. Пришлось переехать сюда. Устроился на Солозере.

...Всю ночь шел дождь. По нашим предположениям, он должен «посадить» снег. Скоро можно будет бросить лыжи. Весь следующий день мы лениво бродили по берегам озера. Здесь много утки и куликов. Близость строений их совсем не пугает. Поражает обилие ястребов, и не мудрено: на ближайших холмах — луга, и мышей тут тьма-тьмущая. Вот и хозяйская кошечка непрерывно приносит в избу полевок. Положит на середину пола и победоносно на всех поглядывает.

А дождь все моросит и моросит. На лугах совсем не видно ложбин, по земле клубится белый туман. Иван от нечего делать полез осматривать церквушку. Колокол оказался не то 1800, не то 1880 года.

Следующее утро встретило нас пением птиц и слепящим светом. Спешит весна! Небо голубое, чистое, и только на севере, у горизонта, редкие пушистые барашки. Только взошло солнце — мы уже в пути. Прошли с километр вдоль береговой тропки и погрузились в байдару бригадира. Плыли по заливчику, потом руслом разлившегося ручья. В глубине поймы тяжело машет крыльями скопа — искусный рыболов. Вдоль воды проносятся стайки куликов, из затопленного кустарника срываются утки.

Километрах в трех от деревни распрощались с хозяином байдары и, оставив ему теперь уже ненужные лыжи, двинулись к «сухому дереву», у которого раздваивается тропка. Правая — на Летний берег, левая — к верховью Сюзьмы. Последнюю, впрочем, мы тут же потеряли-
Здешний лес уже не тронут, нет и следов пребывания людей. Пожалуй, в южной части Онежского полуострова Верховье Сюзьмы — наиболее редко посещаемый район. Возможно, что и название этой реки от искаженного «Сузема» — глухомань. Идем красивым сосняком, и вот в одном месте спугнули глухаря, затем глухарку... Рядом ток...

К полудню достигли Конева ручья — правобережного притока Сюзьмы, а затем и верхнего течения самой реки. Посидели на берегу, пошептались о предстоящих охотах и занялись лодкой. Через час Слава сделал на дереве памятную затеску, и мы погрузились в надувашку.
Быстрое течение понесло нас к ближнему повороту. Река тут страшно петляет, плыть трудно, но зато раздолье охотнику: мы попали в богатый дичью район.

Очередное утро встретило нас новым дождем. В перерыв пустились в сплав, но сразу же попали в бурный перекат, который преодолели вблизи левого берега, на виду у бегущих навстречу двух выдр. Одна с перепугy прыгнула в воду и проплыла от нас совсем рядом.
В конце концов дождь снова загнал нас под дерево. Рюкзаки и добычу накрыли лодкой,, быстро соорудили простенький балаганчик.

Неожиданно увидели куничку. Зверек, словно не замечая нас, что-то вынюхивал на поваленном стволе березы, наверное, почуял запахи настрелянной птицы. Только я шевельнулся — сразу наутек.

После мучительной, дождливой ночевки продолжили сплав. За первым же поворотом реки с берега снялся гусь. Удачный выстрел сбил его в реку. В течение последующих полутора часов добыли еще четырех селезней-чирков.

В середине маршрута пошли бугры, покрытые редким березняком. Очевидно, тут некогда был пожар. С береговых мысов иногда слетают гуси, но осторожные птицы редко подпускают даже на сто метров.

За одним из поворотов реки прямо у берега увидели огромную, на последних днях беременности, лосиху. Она стояла на берегу, устало и неподвижно смотрела вниз, в воду. Расстояние было метров тридцать пять. Я навел фотокамеру. После первого щелчка затвора «Зоркого» животное вздрогнуло, насторожилось, затем, круто развернувшись, завихляло в глубь чащи.

Ветер опять повернул против течения — один из признаков наступающей непогоды. Натуженно гребя, преодолевая ветер, мы весь день охотились на гусей и селезней. Гуси здесь сидят на солнечной стороне реки, на открытых лугообразных мысах.

По мере спуска по Сюзьме и приближения к «населенке» пошли неудачи. Когда до устья оставалось чуть менее сорока километров, мы опять влетели в самый сильный на этой реке перекат. Нас едва тут не перевернуло. Удалось прибиться к правому берегу. И вовремя. Дальше река нашей шлюпке «не по зубам». Пришлось после километровой разведки, проведенной Иваном и Славой, сворачивать надувашку и идти лесом напрямик, чтобы срезать повороты реки. Даже когда снова надули лодку и, прижимаясь к берегу, плыли дальше, еще чувствовали влияние этого «порога».

Вода начинает падать. На реке все больше бурунов. Постепенно оголяются камни. Этот самый неблагоприятный период плавания на резиновой лодке. Течение еще сильное, и камни торчат. Лучше плыть в самую малую воду, когда течения почти нет и не опасны камни, или, наоборот, в самую полную воду — течение сильнейшее, но и камни под водой.

Река становилась все шире и шире. Появились луга с избушками Сюзьменского отделения Ненокского совхоза. Слева стали слетать тетерки, и я вылез побродить. Отойдя немного, я вдруг увидел, что оба моих товарища ожесточенно машут мне, сигналят... Решив, что летят гуси, я побежал со всех ног к шлюпке. И тут услышал, точнее, увидел по шевелению Славиных губ: «Медведь!». Бросил взгляд вниз по реке и — о, чудо! Метрах в трехстах, на повороте реки, на нашем же берегу стоял небольшой мишка. Ветер благоприятный, встречный. Но как до него добраться? Плыть вместе с течением или скрадывать по берегу? Выбрал последнее. Боялся, что ярко-красная лодка привлечет его внимание. И... просчитался. Как ни старался, сучки под ногами потрескивали. Когда добрался до полянки, мишки уже и след простыл. Здесь все изрыто. Мишка искал у остожей мышей...

— Когда он нас учуял, — рассказывал Слава, — он встал на дыбы, повернул в нашу сторону голову и убежал.
Иван обвиняет меня в том, что я не согласился плыть к медведю на лодке.

— А если бы он удрал от шлюпки, не подпустил на выстрел, — огрызаюсь я, — ты бы сказал, почему не крался берегом?

Река быстро расширяется. За одним из поворотов реки мы увидели садящегося на сосну совершенно необычного по размерам пернатого хищника. Шлюпку тут довольно быстро несло течением. Ружье заряжено последним патроном с «пятеркой». Боезапас у нас кончился. Мы смотрим на деревья, но не видим затаившегося великана. Очевидно, он сидит за стволом. Неожиданно гигант плавно взлетел. Неужели орел? Хищник скрылся за поворотом реки. Проплыли еще с полкилометра. В конце переката кружилась над лесом пара тетеревятников. Одна из птиц часто пикировала, но не долетев до вершин, отворачивала в сторону. Чего она боится? Когда приблизились, с одного из деревьев вновь слетел орел. Прошел над шлюпкой метрах в восьмидесяти. Белохвост!

Море уже совсем рядом. Течение все медленнее и медленнее. Появились и чайки. На этом участке мы замерили скорость сплава по километровым столбикам правого берега. Даже в устьевом районе весенний паводок обеспечивал скорость пять с половиной километров в час. А всю Сюзьму мы проплыли за двадцать восемь часов суммарного плавания.

Река впадает в море через ворота в песчаном баре. За ним ледовый припай берега. Слева строения старинной деревни Сюзьмы, в которой пара десятков изб да старенькая церквушка. Тут всегда занимались рыбной ловлей, сеяли ячмень, пшеницу, трудились на сенокосе. Конечно, сейчас это уже царство пенсионеров...

Не поленился вынуть записную книжку: «...В 1772 году, когда из Архангельска, на шняке, вдоль Летнего берега проплывала экспедиция академика Ивана Лепехина с сопровождавшими его студентом Лебедевым и рисовальщиком Шалауровым, в Сюзьме жило 25 душ, Ненокском Посаде — 411 душ». Давайте уточним в Ненокском сельсовете при возвращении, сколько же тут теперь?!

Предстоял еще однодневный переход на моторке по взморью, но полумесячное путешествие, практически, уже завершилось.
Ну, а наши друзья? Оба Михаила благополучно сплавились по Нижней Солзе. Стреляли гусей, охотились на глухарином току. Полные впечатлений, довольные увиденным и пережитым, возвращались мы домой.

[Хожалый]

В 1981 году я с братом Юрой совершили поход из Северодвинска в Онегу.Когда вышли на Солозеро,остановились в вагончике,недалеко от плотины.Я занимался ужином,Юра лакомился малиной,благо ее по берегу было море.Мимо нас прошла моторка к плотине,в ней мужчина и женщина.Через некоторое время гудит обратно и прямиком к нам.Причалили.Завязался разговор.Узнали нашу фамилию,что мы онежские ребята,и не взирая на наши нелепые отговорки,заставили сесть в лодку и повезли к себе в деревню.Оказалось,что это Крысанов Клавдий Васильевич и его жена Дина Павловна.У них мы ночевали 2 ночи.Они являлись работниками СМП,смотрителями плотины,которая регулировала поступление воды в Солзу.Много порассказывали про озеро,про деревню.Были и про современную историю.Запомнились два из них.Рассказала Дина Павловна.Слышим как-то вертолеты гудят и на нашу поляну садятся,2 штуки.Выходят военные и все вокруг одного вьются.Гуляют по лугу,по берегу озера,осматривают все чего-то.Целый час,наверное,гуляли.Затем все к нашему дому направляются,впереди этот сухопарый в очках.Вошел,поздоровался по простому и представился---Устинов Дмитрий такой-то,министр обороны.Спросил разрешения сесть,и стал распрашивать про житье-бытье.Говорил просто и без всякого зазнайства.А потом вдруг спрашивает:"А вы не возражаете,если мы здесь Дом Отдыхы построим?" Что мы могли возражать,только кивали в ответ.Потом он попрощался за руку и вышел.Еще чего-то мину 15 походили,потом зашли в вертолеты и улетели.Так вот мы познакомились с министром обороны.Никакого Дома Отдыха,конечно не построили,видно другие заботы министру не дали.Вот такая была история на Солозере.Вторая история,не менее занимательная была там-же в том же самом доме,но это потом.Первый раз столько барабаню,аж устал.

[a_petruhin]

ГЛАВА ПЯТАЯ
В УНСКОЙ ГУБЕ

На тридцать шестом километре тупика знакомой нам по прошлому году лесовозной дороги, соединяющей город Онегу и среднее течение речки Тамицы, построен деревянный мост. Часам к одиннадцати пятого мая мы сюда и подъехали. За мостом на правом берегу реки — первые избы строителей. Зарождается леской поселок.

Услышав, что мы собираемся обследовать бассейны рек Тамицы, Кянды, акваторию Унской губы, дорожные строители полушутя, полусерьезно стали нас отговаривать:

- Стоит ли мучиться. Посмотрите на реку. Лед! На берегах глубокий снег. А через вот этот мост, на зорях, и утки, и гуси летят. И охота у нас в Онежском районе до девятого открыта. Оставайтесь...

Мы взялись за рюкзаки:
— За приглашение спасибо, но мы любим путешествовать- Прощайте!...

И вот наш отряд зашагал. В походной группе четыре туриста — Валерий Жекко, Павел Фищук, Александр Гуржеев и Владимир Ховрунов — все энергичные молодые люди.

Идем гуськом вдоль северного берега реки, где меньше снега. Временами наш путь пересекают ручейки-притоки, тогда, разыскав поваленное дерево, мы их осторожно переходим.

Весна в этом году несколько запоздала, и русло реки выглядит необычно, во многих местах сковано прочным льдом. Онега, Тамица, Кянда, как правило, вскрываются к первому мая.

Пронзительно холодную ночь коротали у упрощенной нодьи, в мелколесье. Здесь нет опасности быть придавленным поваленным ветром деревом. Как всегда, разбросали нетолстый на бугре снег. В ближнем буреломе запела пила, застучал топор. Я надрал бересты. Из сухих, покрытых зеленоватой «бородой» еловых и сосновых веток развел «запал» — небольшой костерок. «Подкормив» его, взгромоздили сверху, вдоль ветра, три толстых трехметровых сушины: две внизу, третью сверху. Теперь дело за небольшим: мерзлую землю по обеим сторонам от костра застелить толстым слоем лапника и рюкзаки под голову. «Постель» готова! «Ложиться будем вдоль костра...»

В среднем течении, в районе сосновых боров, Тамица зажата высокими, обрывистыми берегами. По самым окраинам южных склонов холмов в сторону моря тянется лосиный след, неизменно сопровождаемый медвежьим. Покинувший берлогу топтыгин пытается разживиться лосятиной.

— Интересно- чем все это закончится? — говорит за спиной Валерий.

В четырнадцати километрах от устья на Тамице начинаются бурлизые перекаты, плавание по которым на резиновой лодке исключено. Ниже, за шесть километров до устья, тихие спокойные плесы, свободные уже ото льда.

Здесь мы надули свою пятиместку и уплыли в устьевой район, к деревне Тамице.

Уже было шестнадцать, когда я пошел к председателю договариваться о лошади для перевозки нашего снаряжения в Кянду. Не прошло и двух часов, нам подвели запряженную в телегу кобылу.

— Как же без кучера?
— Сама до Кянды дойдет. Дорога тут одна.

В Тамице, где зимой 1930 года была создана артель «Новая жизнь», за последующие тридцать пять лет произошли положительные сдвиги. Колхоз имени В. И. Ленина с бригадами в Тамице и Кянде уже сейчас гордится многими именитыми доярками, телятницами, механизаторами, тем более рыбаками. В хозяйстве свои трактора, машины...

У дороги я разговорился с немолодым уже камнеломом с зарождающегося карьера «Покровское» — предприятия с большим будущим.
— ..Щебень делаем. Он везде нарасхват для бетона, насыпи железных дорог, автодороги. На заработки не жалуюсь А вот жизнь моя начисто поломана... — собеседник ожесточенно махнул рукой.

Во время войны подростком я был. Сколотил из нас, несмышленых, один ватагу... Склады в Архангельске обворовывали. Англичане и американцы на транспортах всякую всячину туда везли. Были у нас тогда и жратва, и курево... Поймали нас в конце концов. Атамана расстреляли, нас по колониям. Ну и пошло. Замахнулся один на меня ножом, я успел первым ударить. Совсем просто, оказывается, человека убить! Дали десять. В конце концов сбежал. Хорошие люди помогли документы выправить. Возможно, жил бы, работал, да первая жена по пьянке сболтнула. Снова меня взяли, добавили еще два половиной. Так и прошла моя молодость, а жизнь только одна! Война, конечно, не туда меня затолкнула...Теперь завязал. Бабу нашел, живу, как все...

Уже стемнело, когда подошли к речушке. У самого мостика нам попал под выстрел кряковой селезень, и сразу нашлись желающие поужинать. Тем более с вечера так похолодало, что и костер был нужен. Пробыли тут часа четыре и снова в путь. Прошли около семнадцати километров, прежде чем увидели, наконец, большой луг и окраину деревни Кянды.

В Кянде я разговорился со старушкой, обижающейся, что новому поколению крестьян-поморов жить будет легче, резко подняли закупочные цены на сельхозпродукцию: «...и-и, милай, да за такие бы деньги мы бы убилися на работе... А мы проработали за так...»

К ночи погрузили свое снаряжение на волокушу - своеобразные укороченные сани с изогнутыми полозьями, и возница направил лошадь вверх вдоль Кянды, к западной оконечности Кяндозера, до которого девять километров. Расстояние это преодолели всего за три часа, так как шли по недавно подчищенной от бурелома лесной дороге. Когда мы периодически выходим к реке, убеждаемся в правоте местных, что все русло Кянды ниже Кяндозера изобилует бурными перекатами.

На шестом километре в Кянду впадает правобережный ручей километровой длины. Возница — промысловый охотник — рассказывает, что в нем, якобы, живут шесть семей выдр. Неожиданно лес кончился, и мы увидели вершину стога. Отсюда начинается протяженный луг, спускающийся к реке и озеру.

В его нижней оконечности стояла непривычно длинная постройка без крыши, окон и дверей, у которой паслась лошадь. На моей старинной карте это жилье значится как Выселок Кяндозерский. Оказалось, что в этом уродливом сооружении сделана узкая комната, в которой недавно поселились четверо рыбаков из совхоза. Встретил нас только один из них, Юрий Гаврилов. Остальные на противоположном конце озер ставили сети.

Юрий сразу же рассказал, что третьего дня они всей группой столкнулись с медведем, выстрелили в воздух, и мишка убежал. Потом хозяин стана пригласил меня на осмотр сетей. В двух из них были три щуки и крупный окунь. «Дня два—три — и щука должна валом пойти. Только успевай вынимать...»

Рыбак рассказал, что их директор возлагает на Кяндозеро надежды — ведь в нем много щуки, язя, сороги, окуня, налима, ерша... «А дом этот и луг приспособила для разведения кроликов. Дело это доходное...»

gl5_5.jpg (93.17 КБ) Просмотров: 3691

Девятикилометровой длины Кяндозеро на нашей карте показано как единое, а на самом деле состоит из трех озер, вытянутых с запада на восток. Они связаны между собой неширокими протоками -«висками». Вдоль северного берега, несколько отступая от него, продолжается давно уже запущенная, заваленная ветроломом дорога из Кянды к Солозеру. Весь этот день девятого мая мы шли по ней к востоку, не раз и не два пересекая медвежьи следы и спугивая рябчиков. После форсирования Кобыльего ручья (у него довольно крутые берега), повернули прямо на верхнее течение Сюзьмы, чтобы не удлинять маршрута, все время приходится посматривать на компас. Идти сегодня особенно трудно — туман и дождь.

На следующий день погода вроде бы улучшилась, зато мы попали в районы снежной целины и местами пробирались в «каше» буквально по пояс. За каких-нибудь полдня в отряде лопнули три лыжи.

На нашем пути много болот километровой ширины, изобилующих перезимовавшей клюквой, на которой охотно кормятся глухари, тетерева, белые куропатки. А ближе к вечеру услышали и косачей. Поскольку за эти два дня, которые мы шли от Кобыльего ручья до тетеревиного тока, мясом мы избалованы не были, спутники стали настаивать на остановке, не считаясь с тем, что нам грозит выход из графика движения. А когда увидели в глубине огромного болота и самих петухов, колебаниям пришел конец. Станем на ночевку. Проведем здесь вечернюю и утреннюю зорьки.

Избрали лесистую гривку у окраины болота, в полукилометре от токовища. Но и этого было достаточно для чутких птиц. Мне уже давно знакомы эти неподвижные силуэты с вытянутыми вверх шеями. Миг — и один за другим петухи сорвались на отлет. Теперь они рассядутся по сосенкам на опушке, окраине болота и будут ждать, пока опасность не минует.

— Вот чуткие, — расстраиваются за спиной товарищи. — Такие на выстрел не подпустят...
— Не торопитесь с выводами.

Поставив на снег рюкзак, мы отошли еще в лесок, и я дал команду: «Каждому срубить по четыре елочки для шалаша Павлу разжигать костер, готовить чай и кашу».

Не прошло и пятнадцати минут, как мы медленно двинулись к уже шумевшим на току тетеревам. Вышли с опушки и сразу заметили две чахленькие сосенки на болоте, у которых группировался ток. Там и поставим шалаш. Шли гуськом. Свою охапку елок я нес впереди себя и с удивлением наблюдал, что тетерева и не думали улетать.

«Если бы шел один, — мелькнула озорная мысль, — чего доброго, можно было бы попытаться подкрасться к петухам, маскируясь таким способом».

Метров за сто птицы насторожились, а затем начали слетать. На глазах рассевшихся по окраине болота тетеревов мы соорудили шалаш. Слева и справа он получился совсем жиденький, а сзади и вовсе меня не прикрывал. Поленились побольше принести...

«Уходите быстрее», — попросил я. В укрытии я просидел минут сорок. Стало заметно смеркаться и похолодало. Временами петухи начинали урчать, но, увы, на токовище не летели.

«Очевидно, надеяться больше не на что, — подумал я, — не привычен тетеревам вид только что появившегося шалаша..- Лучше приду к утренней заре».

Товарищи встретили меня разочарованно: «Где мясо?». Пока кончали наш вегетарианский ужин, пили чай, прошло еще около часа. И тут токование возобновилось. И какое! На токовище началось невообразимое. Только и слышно было: «Чуфышшь, чуфышшь...» Взяв еще по три елочки, снова пошли на место, на этот раз с Володей. Под прикрытием сумерек подобрались к петухам так близко, что только неудобство положения — руки заняты елками — помешало мне выстрелить в ближайшего. Петухи, естественно, слетели, мы подремонтировали шалаш, и я полез в него. На этот раз устроился с удобствами. Принес с собой резиновый спасательный круг, надул и сел в него, как в кресло.

Очевидно, даже эта относительная у нас в Прибеломорье темнота придавала петухам такую смелость. Ни построенный шалаш, ни отблески костра, его прямо отсюда видно, ни вид уходящего по болоту товарища птиц не пугали. Считанные минуты — опять тут как тут! Слева, метрах в пятнадцати, на небольшой гриве, распушив белое подхвостье и вытянув шею, зашелся в песне петух. Сейчас же у самой передней стенки моего шалаша зашлепало. На расстоянии вытянутой руки, по-утиному покачиваясь, к нему брели два других черныша...

За вечернюю и утреннюю зарю добыл здесь семь тетеревов. Болота, примыкающие к верховьям Сюзьмы, богаты тетеревиными токами. Утром, продолжая переход, мы все время слышали бормотанье чернышей. Наконец подошли к берегу небольшого ручейка притока и направились вдоль него на север.

А вот и Сюзьма! Наш план похода завершен в первой стадии — заходе в верховья этой реки. За спиной первая сотня километров,
Теперь нам предстоит задача более простая, — обнадежил я спутников. — Сплав по течению реки. Она и подбросит нас поближе к Унской губе.

Ярко запылал костер. Срочно готовится жаркое. Свободные от хозяйственных забот надувают нашу ЛАС-5. Подзакусили, вздремнули немного у костра — и снова в путь. Теперь мы значительно выше по реке, чем прошлой весной, но пока не обнаружим прошлогоднюю затеску на дереве правого берега, затрудняемся оценить километраж. Часа через два — первая неожиданность. Чуть не «спрыгнули» с крутого порожка, но были настороже и вовремя ухватились за кусты левобережья. Лодку провели на бечеве. А еще через столько же доплыли и до «Славиной затески» 1964 года, у Конева ручья. Получается что в этом году мы оказались километров на двадцать пять ближе к вершине...
Отсюда снова началась охота на селезней, чирков и гоголей.

...Чем дальше мы уплываем вниз по реке, тем заметнее становится, по сравнению с прошлым годом, разница в уровнях воды. В этом сезоне ее так мало, что временами чувствуем себя как в ущелье, так высоко над нами оказывается речной берег. В одном месте нас привлек крик ястреба. «Ки, ки, ки, ки...» Чего он так надрывается? Чем-то возбужден. Внезапно тетеревятник вылетел из-за возвышающегося над нами берега. Уже после первого выстрела из его лап что-то выпало...

Вылезу, посмотрю, — предложил Володя.

Пристали к берегу. Каково же было удивление, когда товарищ поднес к нам за ушки зайчонка. Все с жалостью рассматривали зверька: «Не успел родиться — и уже смерть...».

Начиная с тринадцатого мая мы попали в полосу лютых непогод, характерных для Онежского полуострова чаще во вторую декаду мая. Обычная сырость и холод усугубились теперь снегопадом и сильнейшим встречным ветром. Началось льдообразование. По реке пошла шуга. Весла на глазах превращались в тяжелые ледяные глыбы.

Береговые отмели покрылись прозрачным панцирем, по краям которого одиноко бродили слетевшие с замерзших болот кулики. Если в первый день они проявляли активность, боролись за жизнь, то на второй день картина изменилась. Только немногие из птиц, перенесших штормовую ночь, пытались еще выклевать что-либо между льдинками, основная масса их — неподвижных, безвольно нахохлившихся — одиноко темнела на пустынных отмелях. Их не пугало уже ничто, и мы проплывали около куликов буквально вплотную. Почти так же
вели себя и чирки...

Иногда обнаруживали гусей. Этих непогодой не испугаешь. Но и они среагировали на нее по-своему: снова образовали стаи, как в позднюю осень или при весеннем пролете. Вот и сейчас, выплывая из-за поворота, увидели на замерзшем песчаном пляже десяток гусей.

— Замри!

Весла опущены в воду. Ближайший гусь, первый заметивший ярко-красную шлюпку, тревожно вытянул шею, сорвался в полет, но тут же снова сел посреди стаи. Оставалось еще метров полтораста, когда обманутые нашей неподвижностью птицы стали успокаиваться. Постепенно меняются очертания их силуэтов. Тревожно вытянутые шеи принимают привычный изгиб. Я уже мысленно прикинул, в которого стрелять первого, как вдруг увидел быстро надвигающийся камень. Оберегая лодку, выбросил вперед ногу. Миг — и вся стая, так и не подпустив на выстрел, в полете.

В нелегком положении оказалась и наша группа. Два последних штормовых дня мы отлеживались в случайно обнаруженной Володей на крутом правом берегу избушке. К этому времени дувший против течения ветер достиг ураганной силы. Избушка буквально содрогалась от чудовищных порывов. Плыть в таких условиях дальше было бы чистейшим безумием. А продукты, в том числе и содержимое резинового мешочка с неприкосновенным запасом, мы уже съели, так как рассчитывали еще вчера к вечеру доплыть до деревни Сюзьмы.

Пришлось утешать друзей рассказами, как во время одного из подобных походов по центральной Азии (мы сплавлялись по бурной Восточно-Саянской реке Казыр и потерпели «кораблекрушение») были потоплены все оружие, снаряжение и продукты. Пятнадцать долгих весенних дней брели мы трое по безлюдной тайге к ближайшему поселению. 220 километров по горной тайге! О доставшихся на нашу долю испытаниях говорит хотя бы тот факт, что еще через десять дней после этого у меня не хватало до нормы шестнадцати килограммов веса.

— Нужно продержаться без пищи до конца урагана, возможно, несколько дней, — закончил я. — Тем более, что этот весенний шторм редко превышает четверо суток.

И надо отдать должное спутникам — ни одной жалобы или укора! Только восемнадцатого мая утром мы достигли, наконец, места, где река близко подходит к Онежскому тракту. Здесь видны столбы «телефонки» между Сюзьмой и Красной горой. Подогнали шлюпку к левому берегу, вывалили десяток голов настрелянной птицы и скорее разводить костер. Будем завтрак готовить. По данным рыбинспекции, длина Сюзьмы 158 километров.

На основаниии двухкратного хронометража и замеров 1963 и 1964 годов мы пришли к выводу, что она километров на тридцать подлиннее.
Теперь к Унской губе. Шли к ней берегом моря. Идти пляжем, да еще в тихую погоду, — огромное удовольствие. На отмелях множество мелких морских звёзд. По мере того как продвигались к находящейся в полутора десятках километров деревне Красная Гора, песчаный пляж становился все уже и уже. Шел прилив. Он заставил нас подняться на круто обрывающийся к морю высокий береговой уступ. Здесь в моховом покрове протоптаны тропки, вьющиеся то по болотам, то по чахлому, согнутому морскими ветрами в сторону материка березняку, ельнику, сосняку. Кстати, именно в этих местах много зайца, не раз из-под наших ног срывались и тетерки. Но все же, как только пошел отлив, и мы увидели (а Летний берег тут просматривается вплоть до входа в Унскую губу), что снова появилась узкая полоска «асфальта» незатопленной прибрежной отмели, все опять спустились вниз — уж очень здесь легко идется.

Деревни Красная Гора, Уна и Луда объединены в рыболовецкий колхоз. Двигаясь берегом моря, мы встречали то рыбачью избу, то пузатые, чернеющие просмоленными бортами лодки. В таких «посудинах» — карбасах — местные рыбаки, как правило, втроем пускаются в самые рискованные плавания...

На окраине Красной Горы Онежский тракт раздваивается: одна дорога к Пертоминску, до которого с десяток километров, другая уходит влево, и в трех десятках километров по ней — рыбачий поселок Уна, чуть в стороне — Луда.

Отдохнув в деревне Красная Гора, мы сделали завершающий переход к Пертоминску и увидели Унскую губу, которая, к сожалению, оказалась подо льдом. А ведь обычно очищается с 4 по 13 мая.

Если посмотреть на карту Онежского полуострова, Унская губа и противолежащая ей губа Ухта почти перехватывают полуостров, разделяя его на две неравные половины: большую, юго-восточную, и «носок» (выражение поморов) — северо-западную часть. Размеры Унской губы внушительны: сорок в длину и до десяти километров в ширину. Глубины здесь небольшие. Даже в полную воду не превышают трех метров, и лишь в двух глубоководных впадинах — против устья Луды и к югу от мыса Заяцкий — достигают десяти метров.
Издревле промышляли в губе поморы. Ловили навагу, сельдь, камбалу. В молодые годы, возможно, рыбачил тут и Ломоносов. Прятались в Унскую губу от штормов мореходы.

В июне 1694 года во время плавания из Архангельска к Соловецкому монастырю на яхте «Святой Петр» сам Петр I и его спутники попали в Двинском заливе в лютый шторм. Всех выручил лоцман из Нюхчи Антип Тимофеев (по другим источникам, кормщик Антип Панов), который ввел свою яхту под защиту Унских рогов и поставил ее на якорь около Пертоминского монастыря. В память о чудесном своем спасении Петр собственноручно срубил и водрузил тогда на берегу высокий крест, на котором по-голландски вырезал: «Сей крест сделал шкипер Петр в лето Христово 1694». Известно, что в 1805 году этот крест был вывезен в Кегостровскую церковь, попал затем в Архангельский кафедральный собор. Дальнейшая его судьба пока не ясна.

Узкая у Летнего берега полоса мелководья против Унской губы расширяется и отступает здесь от берега на добрый десяток километров. Местами, особенно против Яреньгского и Красногорского рогов, много подводных камней. Весь этот район, сама Унская губа и прилегающие к ней большие и малые озера изобилуют рыбой и дичью.

Интересна и добычлива здесь во второй половине сентября охота на водоплавающую с чучелами. Раздолье тут для рыбаков-професионалов и туристов. С августа ловится камбала, с октября до середины января — навага. После полумесячного запрета на нее лов продолжается снова, в том числе широкоизвестный — подледный. Туристам, посещающим губу в июле—августе, нравится лов наваги на продольники.

С появлением тонкого льда в Унскую губу и впадающие в нее реки: Кинжугу (13 км), Уну, Вежму (49 км), Карбасову (21 км) — идет сиг. В реки Кумжевую (18 км), Кунжугу, Уну, Вежму заходит на икрометание и кумжа. С ледостава и до середины мая усть-двинскими ставными неводами поморы ловят в губе беломорскую (двинскую) сельдь.

Семга из рек Унской губы предпочитает Вежму, хотя встречается и в некоторых других, например, в Уне. Конечно, рыболовам-туристам ловить ее запрещено.

Богаты рыбой и озера, окружающие Унскую губу. Ловить в них щуку лучше всего в мае и сентябре, окуня — в мае и августе, налима — в сентябре, октябре.

На мелководье против входа и в самой губе обычны морской заяц (лахтак) и нерпа.

Унская губа понравится и туристу, и охотнику, и рыболову. Отдохнув на ее бергах, осмотрев окрестности и достопримечательности Пертоминска, мы покинули эти чудесные места.

Еще один поход завершен. Он был трудным, интресным и, конечно, не последним.