д.Пянда и запань Пянда.

**haivei 29** » 17 дек 2013, 18:23 » #961367

Дьячков Анатолий Александрович. В Пянде он сейчас.

**bltnikvvan** » 17 дек 2013, 22:34 » #961694

У супруги бабушка и дятька живут в Запань Пянда .Места мне очень понравились ,особенно ходить за белыми грибами :-D

**Garmr** » 19 янв 2014, 17:44 » #990383

: Вид с Двины на запань Пянда

: Вид с Двины на запань Пянда 2

**alex69** » 19 янв 2014, 18:20 » #990430

С Усть-Ваеньгского полоя...??!!

**Garmr** » 19 янв 2014, 18:38 » #990457

где то с середины двины, рядом с дымящейся полыньей :) на снимке почему то всё кажется дальше. кстати, только с Щучьего озера на правом берегу. окунь клюет бешенно, но мелкий. собаку покормили окунем и домой :)

**alex69** » 20 янв 2014, 18:20 » #991316

Garmr писал(а):где то с середины двины, рядом с дымящейся полыньей :) на снимке почему то всё кажется дальше. кстати, только с Щучьего озера на правом берегу. окунь клюет бешенно, но мелкий. собаку покормили окунем и домой :)

**Garmr** » 22 янв 2014, 19:59 » #993372

Из книги Павла Щеколдина «Остановиться, оглянуться…» (Архангельск, 2011 год, тираж 1000 экз.).

«Моя малая родина - запань Пянда Виноградовского .района Архангельской области. Мама моя, Мария Васильевна, Царство ей Небесное, родом из Вологодской области, откуда она, по её словам, пришла в лаптях на лесосплав. В то время все колхозы были обязаны выделять молодую рабочую силу на добычу «зелёного золота».
Здесь, в Пянде, она и встретилась с моим отцом, Павлом Ивановичем, Царство ему Небесное. А затем родились я, брат Василий и сестра Татьяна. Помню даже, как она появилась на свет Божий. Мама рожала дома, о больнице и речи не шло. Это обычное явление. А жили мы в то время в двухэтажном бараке на берегу Северной Двины. Мы с братом спали на полу и проснулись в ту ночь от детского крика. Так вот запомнилось рождение сестрёнки.
Ещё помнится, когда мы перешли в наш дом - отец перевёз с Уйты (он родом оттуда). И как топилась печка русская, а мы сидели на полу и смотрели на огонь.

В то время жизнь в нашей Пянде буквально бурлила. Строились дома, бараки для сезонных рабочих, школа, столовая, садик. Запань перерабатывала и отправляла в Архангельск плотами тысячи кубометров леса. В годы «пик» за один июль Двиноважская сплавконтора отправила миллион кубометров древесины. Каждый год привозили на летнюю сплотку рабочих. Мы их звали «вербованные». Почему-то большинство было из Западной Украины. Многие оставались, женились, оседали у нас.

Вспоминается наш старый клуб. Когда привозили фильм, заводили движок, который вырабатывал электричество, и начиналось действо. Клуб буквально набивался как бочка селёдкой. Мы, ребята, смотрели лёжа на сцене. Иногда засыпали. Было какое-то необъяснимое блаженство, тепло и уютно от всего происходящего - мы были одно целое. Может, оттого, что все вместе переживали то, что происходило на экране. После кино молодые и крепкие ребята показывали себя на турнике. А когда они этим занимались, у них иногда вываливались монетки из карманов. Это была уже наша добыча. На десять копеек можно было смело идти в магазин и купить леденцов.

В то время, надо сказать, в магазинах был страшный дефицит. Если что-то «выкидывали» (так и говорили: «Маруська, бежи, треску выкинули»), была страшная давка. Люди сразу из добрых превращались в злых и нервных. Я этого не понимал. Конечно, не всем хватало, ведь в семьях было не по одному-два ребёнка, а много больше. Один раз из-за толпы даже обрушилось крыльцо у магазина, но всё обошлось.

Посёлок наш буквально кишел ребятнёй. У нас были разные игры. Летом мы обычно гоняли «попа» по улицам, играли в «зубарики», бегали воровать горох на колхозное поле, играли в городки. Зимой - санки, снежки и сабли. До сих пор удивляюсь, как глаза друг другу не повытыкали! И, конечно, ловили рыбу на Двине и на озере.
Рыбы в те времена было много, не как сейчас. Достаточно вспомнить, как у меня, семилетнего, день начинался. Мама будила в шесть утра. Я шёл на берег у причала с лодками. Рыбачил до семи, то есть один час. Приходил домой, мама чистила рыбу, тут же картошку варила. Отец уходил на работу, наевшись свежей ухи.

Вы, может, не знаете, что такое запань? Это такое наплавное сооружение на реке из бонов, из которых выстра¬ивалась конструкция, а по ней плыл лес. Этот лес сортировался - ёлка, сосна, рудстойка, баланс, дрова, резонанс - и сплоточными машинами зажимался, обвязывался в пучки определённого объёма, 15-20 кубометров. Эти пучки формировались в секции, а секции уже в плоты. Средний плот составлял 15-20 тысяч кубометров. А по большой воде и все 30. За плотами приходили буксиры, так называемые «Генералы», потому что каждое судно носило имя какого-нибудь генерала. Например, помню буксир «Генерал Ватутин».
Длина запани доходила до одного километра. А с молехранилищем - все три. Мой отец, Павел Иванович, работал звеньевым на заломе. Работа на заломе требует больших физических усилий. Зимой отец трудился на устройстве наплавных сооружений, попросту - бонов. Подвозил брёвна на коне, которого звали Лондон. Даже в сильные морозы отец, разработавшись, не надевал рукавиц, работал в одних верхонках.

По субботам после бани у нас на столе всегда пыхтел самовар на углях и мама выставляла «чекушку». Отец сидел разморённый, с полотенцем на шее, и выпивал очень много чая. Надо сказать, отец наш вином особо не баловался, и, что важно, мы никогда не слышали от него мата. И главное - не курил. Эти важные для человека достоинства я впоследствии воспитал у своего сына Ильи. А сам вот против вина не устоял.

Весной для нашего посёлка всегда важным событием был ледоход. Когда начиналась подвижка льда, весь народ вываливал на берег, а мужики с саками бежали к воде и в майнах ловили рыбу. Лёд ещё несло, и появлялись первые буксиры. Народ ликовал, когда к берегу почти неслышно подходил буксир «Мобиль» за дровами, он ходил под паром на чурках. Первые буксиры шли в верховье на Вагу, там сбрасывался в воду первый лес. А у нас загибалась пята и ставилась запань. Это требовало определённого умения.

На ночь буксиры ставились у берега напротив клуба, и с них через громкоговоритель неслась музыка. Особенно всем нравилась иностранная песня «Марина».
Сплотка шла в три смены - круглосуточно. Среди бригад было действительно настоящее соревнование. На сплоточных станках реяли флаги: красный - если укладывались в график, белый - если отставали. На берегу на большом щите регулярно мелом писалась информация о сплочённых кубах. Районная газета «Вперёд» постоянно рассказывала о работе сплавщиков. Такого трудового азарта я больше никогда не встречал.

А ещё из того времени запомнилось, что никакого воровства у нас в посёлке не было. Приезжие вербованные удивлялись, что на наших домах не было замков. Мама моя, уходя по делам, к двери прислоняла батожок или веник, и другие тоже. Никому в голову не приходило иметь мощные запоры.
Многие жители держали скот - коз и овец, довольно-таки большое стадо. Коров не было. У нас дома тоже были коза и овцы. Нам с братом Васей на лето давалось задание: каждому заготовить по двести веников, поэтому мы вели учёт каждого заготовленного веника. Вспоминается, как всё лето мы, пяндская ребятня, проводили босиком. И когда первого сентября обували ботинки - было ощущение, что идёшь не своими ногами, а как бы на протезах.

Грибы собирали после занятий в школе, благо лес подступал прямо к посёлку. Берёшь корзинку и пошёл с другом. Час-полтора - и домой полнёхонькие несём. Мама всё сушила в русской печке: грибы, шиповник, рябину, чернику, малину, черёмуху. Варенье почти не варили, потому что требовалось много сахарного песка, а с деньгами было туго. Вот запомнилось лакомство - молоко с черникой. За клюквой, брусникой и рыжиками ходили уже мать с отцом. Приносили ношами. Бруснику толкли, и всё это в ушатах стояло на повети всю зиму. Ешь сколько хочешь!
Один раз ходили за морошкой все вместе. Ещё до Талты не дошли (речка такая), а уже набрались. Всё ссыпали в две корзины и с ними отправили меня домой. Еле донёс. А остальные пошли дальше.
В этой речке Талте мы, ребятишки, ловили раков, больших, усатых, для этого брали с собой ведро и соль. Разво¬дили костёр и варили. Раки становились красными, аппетитными. Съедали целое ведро раков, но сытыми не были. Мяса-то в раке мало. В то время на Талте стояла мельница, подходишь к ней, а там грохот падающей воды, вода чёрная, с пеной в водоворотах. Было отчего-то страшновато, но зато здесь ловили крупных окуней.
Главное и любимое занятие у нас было купание в реке. Бывало, уже посинели все, зубы стучат от холода, нет, у костра погрелся - и в воду. Во закалка! Да мы, помнится, и не болели. Порежешь стеклом ногу, подорожник тряпкой примотаешь, и вперёд.

Со старшими мы всегда здоровались, так было принято. Ребят повзрослее нас - немного, ведь было послевоенное время - не успели нарожать. Однажды к нам из Воркуты приехала родня, папин двоюродный брат с семьёй. Я в то время, помню, болел, и мне, как больному, вручили кулёк шоколадных конфет «Ласточка». Это было настоящее бо¬гатство. Я их держал под подушкой - сам лакомился, угощал брата с сестрой.

Но не всегда всё было чисто и безоблачно в жизни. Однажды у нас в Пянде разыгралась целая драма. В тот летний сезон набор вербованных оказался неблагополучным. Как-то раз у проигравших в карты сезонников на кон были поставлены жизни местных продавщиц, начальника запани, здания и магазины. Удалась только одна попытка.
Ночью был подожжён забитый до отказа промтоварный склад. Этот пожар отчётливо сохранился в моей памяти. Был страшный треск от огня, видно и слышно, как взрывались железные банки с краской. Старик Завьялов из соседнего дома с ведром воды взобрался на свою крышу и поливал её, чтобы не взялась. Мужики, встревоженные, ходили с баграми по посёлку - всё взяли под охрану. Одного косвенного участника поджога поймали и, раскачав, хотели бросить в огонь. Но, видно, сердца мужиков дрогнули, не взяли грех на свою душу. Пянда долго приходила в себя после этого случая.

Однажды летом к нам на пароходе прибыл Северный русский народный хор. Попасть в клуб из-за тесноты нам, ребятишкам, было нереально. Но мне крупно повезло. У клуба меня подозвал какой-то мужичок, по-видимому из команды парохода, и за банку червей для рыбалки пообещал провести меня на концерт. Я накопал полную литровую банку, хотя это было не так просто и стоило больших трудов, но я был вознаграждён. Концерт меня потряс, я был изумлён нарядами, песнями, хороводами, а особенно звучанием музыкальных инструментов. Всё происходящее на сцене произвело на меня сильное впечатление.

Как принимали меня в пионеры - в памяти не отложилось. Но то, что произошло вследствие этого, отчётливо помнится. Придя из школы в галстуке, я заявил своей маме, что Бога нет и что икону надо убрать. Икона была Пресвятой Богородицы, старая, почерневшая, намоленная, и стояла в красном углу на божнице. Мама там, за ней, хранила важные семейные документы. Я видел глаза мамы, когда она услышала мои слова. В них была настоящая боль и невыразимая мука. Она тихо произнесла слова, которые навсегда врезались в память: «Павлик, - говорит, - икону я уберу, но никогда таких слов больше не говори». С тех пор эту икону я больше не видел».

источник: http://russkij-sever.livejournal.com/1374229.html