Саша » 12 май 2010, 23:48 » #237718
Маленькая История о небольшой северной Пинежской деревне, написанная моим дядькой Кобелевым Александром Прохоровичем.
Деревня Шаста
Щельи белые, щельи красные,
Да в цвету заливные луга.
Долго помнятся так прекрасные -
Наши Пинежские берега.
Шаста, по нашим северным меркам, - деревня средних размеров. В годы полнокровного существования, к 1930-31 гг., в ней насчитывалось 53 дома, в которых проживало 56 семей. Сведениями о времени и обстоятельствах возникновения поселения не располагаю. По годам жизни моих предков можно предположить, что к началу 19 века деревня уже существовала.
Жители Шасты строились и вели хозяйство на довольно высоком холме с отлогим спуском в сторону реки Пинеги, на правом ее берегу. Деревню отделяли от реки: заливной луг с несколькими озерами и пахотные земли на склоне холма. С песчаного берега реки видны только крыши отдельных построек. Отсюда, вниз по течению реки, до бывшего уездного города Пинеги в народе считалось более 70-ти верст, а до нынешнего районного центра села Карпогоры около 40 верст. Почтовый тракт через деревню никогда не проходил, поэтому точные расстояния не фиксированы.
Название деревни звучит несколько обособленно от окружающих ее Веегоры, Кусогоры, Кочмогоры, Шеймогоры. Одинаково с деревней называются два ручья, Шаста и Малая Шаста, почти параллельно протекающих севернее ее, берущих начало в болотах и впадающих в реку Пинегу. Можно предположить, что первые поселенцы назвали свое новое место жительства с учетом наименования ручья. В русском языке есть глагол “шастать” (ходить, бродить). Возможно, что название деревни и ручья образовано от него. Но могут быть и другие варианты.
В 1926 году учитель Шастинской начальной школы Василий Иванович Стирманов рассказывал ученикам, что тут когда-то жили чудские племена, что на правом высоком берегу ручья Шаста, где сейчас расположено кладбище местных жителей, были чудские захоронения. Со старшими школьниками он проводил раскопки одной из могил. До 1928 года жителей деревни хоронили на кладбище около церкви в с.Пиринемь, в семи километрах от Шасты.
Характерным для деревни было большое разнообразие фамилий ее жителей, многие из которых не встречались в соседних деревнях. Это наводит на мысль о том, что население деревни имело несколько корней. В Шасте проживали: Шаврины, Мокеевы, Панфиловы, Першины, Некрасовы, Подсекаевы, Кобелевы, Чуркины, Кузнецовы, Марковы, Манькины, Широкие. Наиболее распространенными были первые три фамилии.
До коллективизации деревенская община делилась на четверти для удобства чередования различных общественных работ: противопожарное дежурство, пастьба скота, уборка и разметка луга после весеннего разлива реки. “Нарядом” на дежурство по деревне в темные осенние ночи служила длинная четырехгранная палка, передававшаяся от хозяйства к хозяйству, на которой каждый хозяин вырезал свое клеймо.
Пахотные земли в основном были песчаными и суглинистыми , но хорошо унавоженными. Сенокосные угодия полностью состояли из заливных лугов на правом и левом берегу Пинеги, а также на прибрежных участках реки Ежуги - правого притока Пинеги. Уже после коллективизации, по итогам 1938 года колхозная полеводческая бригада была награждена медалью Всесоюзной сельскохозяйственной выставки " За высокие показатели урожая овса " (22 центнера с гектара). Бригадиром в то время был Шаврин Павел Михайлович.
Из домашних животных в деревне держали крупный рогатый скот, лошадей, овец. Козы появились в годы Великой отечественной войны. В 1931-1932 гг. были кролики, переданные колхозу из начальной школы, но кролиководство развития не получило.
Почти все мужики были пахарями, косарями, лесорубами, многие владели плотницкими навыками. Было широко развито гончарное производство на дому. Из синей и красной глины делали крынки, горшки, ладки (подобие скоророды), корчаги (короткие трубы для дымоходов). Наиболее известным производителем гончарных изделий был Шаврин Егор Матвеевич. Почти постоянно занимались этим ремеслом Шаврин Аполлон Николаевич, Мокеев Павел Герасимович и Панфилов Григорий Кузмич. В связи с этим в соседних деревнях жителей Шасты называли иногда горшечниками.
Способных, мастеровых людей в деревне было немало. Например, Кобелев Прохор Васильевич (1881-1956гг.) был лесорубом, шпалотесом, охотником на боровую дичь, плотником, столяром. Делал лодки долбленки из осины, колеса для телеги, сани-дровни без единого гвоздя и проволоки, ушаты, горшки из глины, плел корзины, шил сапоги-бродни, вязал сети, пилил бревна на доски для полов и кровли. Всё это люди успевали делать наряду с сельскохозяйственными работами.
Знаменитых жителей в деревне не было, если не считать Кузнецова Михаила Зотиковича - участника штурма Зимнего дворца в Петербурге в 1917 году.
Не было в Шасте и исторических памятников, кроме разве часовни с пятью колоколами, которую в первые годы после коллективизации переоборудовали в склад зерна, колокола спустили, купол срезали. В то время никто об этом серьёзно не сожалел. Жители деревни в основном были христиане, но в церковь за семь километров ходили редко, разве только на пасхальную ночь. До тридцатых годов жили, правда, несколько старушек старообрядческой веры.
В 1907 году произошло большое несчастъе, коснувшееся почти каждого семейства. За исключением четырех домов на западной окраине, сгорела вся деревня. Причиной пожара явились детские шалости с огнем. Быстрому распространению пожара способствовала высокая плотность застройки (с крыши одного дома можно было прыгать на крышу другого). Новое строительство жилых построек по решению общины велось по незатейливому, но строгому плану. Дома ставились рядами, как фигуры на шахматной доске, образуя широкие улицы с севера на юг и с востока на запад. К 1930 году было шесть рядов от семи до девяти домов в каждом.
Сложили даже такую частушку:
"Нашу-то деревню можно городом назвать,
у нас улицы широки, у нас есть где погулять."
В 10-15 метрах от жилых домов возводились амбары и бани. Исключение составляли только бедняцкие, безлошадные хозяйства.
С юга и востока за гумнами и банями до сих пор сохранились следы окопов, вырытых в годы гражданской войны на Севере. Но военных действий в районе деревни не было. Они происходили на левом берегу Пинеги, по почтовому тракту.
Положительно влияла на жизнь деревни начальная школа, которая существовала многие годы до Октябрьской революции и после неё до 1932 года. В школе учились дети трех деревень: Шасты, Шеймогоры и Кочмогоры. В последующие годы школа функционировала периодами, в зависимости от наличия учеников. В конце двадцатых годов некоторое время функционировала изба-читальня. В 1928 году силами общественности была оборудована радио-установка, третья по счету во всем районе. Теперь для того, чтобы слушать Москву далеко-далеко от Москвы, только и надо, что купить приемник да нажать кнопку. В те далёкие годы для этих же целей требовались немалые усилия многих людей.
14-го мая 1975 года в газете "Правда Севера" была опубликована маленькая моя корреспонденция - “В деревне слушали Москву”:
«Осенью 1928 года просторную крестьянскую избу в деревне Шаста, что на Пинеге, заполнили и стар и млад. Люди, соблюдая тишину и высказывая некоторую недоверчивость, посматривали на стол, где стоял детекторный приемник. По одному они протягивали руки за наушникам, чтобы в отведенные по общему согласию пять минут послушать голос радиостанции имени Коминтерна. Так появились первые ростки радиофикации в глухом таежном краю. Сооружали радиоустановку, а потом и совершенствовали её на общественных началах, при активном участии большинства жителей. Высокие мачты из добротной корабельной сосны, с опорами и оттяжками, сращивали из двух бревен. Поднимали и ставили их при помощи деревянного ворота (колеса, снятого на время с колодца). Торжественно, не без труда натягивали многометровую антенну. А инициатором и техническим руководителем работ был заведующий сельской школой Василий Иванович Стирманов.
Вспомнив этот маленький эпизод из истории культурного развития Севера, и сравнивая его с нынешней радиофикацией Пинежских деревень и поселков, я хочу подчеркнуть, как не измеримо далеко шагнула радиотехника за минувшие годы.»
Через некоторое время были приобретены многоламповый радиоприемник и репродуктор. Жители, особенно молодежь, вечерами активно забегали на огонек и с интересом слушали радиопередачи. Убедились и сомневавшиеся старушки, что никакой подделки в этой затее нет.
В годы советской власти ликвидация неграмотности среди населения деревни 30-ти летнего возраста была завершена в 1929-30 учебном году. Медицинского учреждения в Шасте никогда не было. Ближайшие фельдшерские пункты до конца 1930 года находились в Чаколе или Пиринеми (деревню переводили из одного сельсовета в другой). В 1960-70-е годы фельдшерский пункт находился в Веегоре, за 2,5 километра. Ещё в тридцатые годы жил старик, который правил вывихи суставов. Одна-две старушки языком извлекали посторонние предметы из глаз. Можно сказать, что они оказывали первую помощь сельчанам.
В жизни деревни долгие годы чувствовалась открытость, доверие, коллективизм. До 40-х годов люди, уходя из дома, как правило, не пользовались замками. Заготовленное на зиму сено оставалось в стогах без охраны несколько месяцев. В сохранности его никто не сомневался. Нарубленные весной дрова оставались на просушку в лесосеке до первого снега под охраной условного клейма из зарубок топором. В деревне у каждого хозяина была персональная метка из крестиков и палочек - у пожилых и неграмотных, из первых букв имени и отчества или фамилии у молодых. Большинство населения строго осуждало воровство, обман. В конце двадцатых годов был, например, такой случай. Осенней темной ночью на частном капустном поле сторож задержал женщину из соседней деревни. До утра она просидела с капустой в амбаре, а затем, обвешанная кочанами, была проведена по улицам деревни и отпущена домой.
Коллективизация крестьян началась в 1930 г. Колхоз создавался объединенным из нескольких деревень. Большая часть жителей вступила в него в 1931 году, весной. В ходе раскулачивания было репрессировано пять хозяйств. Четыре хозяйства до революции вели частную торговлю (имели лавки). После революции эксплуатацией чужого труда никто из них не занимался.
К началу Великой Отечественной войны население деревни значительно сократилось, главным образом за счет выезда в города молодежи. Из общего числа находившихся в кадрах вооруженных сил и мобилизованных выходцев из Шасты пропало без вести, погибло на фронтах и во вражеском плену 22 человека. Для некоторых семей эти потери составляли по два и даже по три человека (Шаврины, Мокеевы). Выезд работоспособного населения продолжался и после войны, а старики уходили из жизни.
Тяжелую, даже непоправимую травму нанесло деревне непосильное бремя лесозаготовок. В делянках нередко работали женщины и подростки. Многие крестьяне не имели возможности работать не только в колхозе, но и в своём личном хозяйстве. Переключались из лесосек на сплав, со сплава в лесосеки. Они вынужденно находили выход. Не возвращались с работы на Усть-Пинежской запани, уезжали в город и рабочие поселки. Уезжали люди и по другим каналам, так как жизнь в деревне становилась всё труднее и труднее.
Производимая продукция (молоко, мясо, овощи) шла в счет обязательных поставок государству. Не было доходов, нечего было и распределять. Автору этих строк пришлось принимать участие в распределении доходов и урожая 1932 года в Чакольском колхозе, в него входила и Шаста. Один трудодень тогда стоил 73 копейки (70 коп. натуроплата и 3 коп. деньгами). Таковы были плоды административно-командных методов руководства.
К 1975-му году Шаста, как производственная единица, перестала существовать. Опустел скотный двор и телятник. На конюшне стояли три лошади, которые в летние месяцы паслись на улицах деревни. При них был конюх, единственный трудоспособный мужчина. Если в 1930 году в частном владении жителей было более 80 коров, то к 1975 году - только одна буренка. Общественный скот был переведен в соседнюю Веегору. Туда же в разное время переселилось четыре семьи. В 1988 году в Шасте по утрам дымили только две трубы. Жил одинокий сторож склада ГСИ и семья Некрасова Егора Степановича, который в колхоз не вступал, никуда из деревни на продолжительное время не выезжал, в армии не служил и на войне не был по состоянию здоровья. Всю жизнь занимался охотой на боровую дичь. Теперь поля в основном засеяны травами, частично запущены. Лучший участок луга превращен в выгон для скота. Дома опустели, поредели их стройные когда-то ряды.
В 1981 году, после последнего посещения деревеньки, в которой родился и вырос, у меня сложились вот такие строки:
Тут деревня стояла когда-то,
Жили-были мои земляки,
Жили, правда, не так уж богато,
Не копили в клетях сундуки.
На миру было всё - труд и отдых,
Даже двери не знали замков,
И дымы серебрили воздух,
Раньше криков шальных петухов.
А теперь пустота, тишина,
Только ветер травой шелестит,
Да у леса избушка одна,
С неприкрытою дверью стоит.
Кто последний оставил свой дом,
Впопыхах даже дверь не закрыл,
То ль умчался за длинным рублем,
То ли в город далекий спешил.
Сколько лет, сколько зим пройдет,
А я буду с надеждою ждать,
Что сюда хлебороб придет,
Чтобы сеять, косить и жать.
http://art1.artefakt.ru/mob/prose/work/?work_id=3393
